МАРК РОЗОВСКИЙ: «ИСТОРИЯ НЕ УЧИТ ТОЛЬКО ДУРАКОВ»
Легко, весело и энергично вошёл в свой новый 36-й сезон театр «У Никитских ворот», открыв его легендарным спектаклем «Песни нашего двора». Специально для читателей МР — основатель, бессменный художественный руководитель и режиссёр, народный артист России Марк Розовский — о русской культуре, любимом детище и планах на будущее.
Текст: Дмитрий Сурмило
Фото: Илья Стариков и из личного архива Марка Розовского
— Марк Григорьевич, Ваша личная история началась на Камчатке...
— Я родился там и горжусь этим. Камчатка — страна вулканов и гейзеров. Природа её многолика: экзотична, опасна, эффектна и привлекательна одновременно. Сами же камчадалы—люди крепкие и надёжные. А как иначе — если друг за друга не держаться, пропадёшь. Потому места эти привлекают не только красотой и уникальностью, но и особенностью человеческих отношений.
Строить социализм мама и папа поехали на Камчатку по убеждениям. Работали на судостроительном заводе по полторы-две смены, ремонтируя суда. В 1937-м пришла беда. В период разгара больших репрессий по лживому доносу отец был арестован и отправлен в сталинские лагеря на 18 лет, что во многом определило его судьбу, судьбу семьи и мою, естественно. Вскоре началась война. В Москву меня забирала бабушка. У мамы был контракт, и она должна была остаться. Из Петропавловска во Владивосток мы добирались на пароходе, потом на поезде до Москвы.
Жили в центре на Петровке, в коммунальной полуподвальной квартире с 83 соседями. Как поётся у Володи Высоцкого, «система коридорная»... О дворовом воспитании не жалею. Конечно, была нищета — и во время войны, и после неё. Но была и потрясающая школа, и прекрасные учителя, которые навсегда в моей памяти. Вообще, школьное детство у меня очень счастливое, несмотря ни на что. По сей день собираемся классом. Кто может, всех каждый год приглашаю в театр. Немного грустная поначалу встреча переходит в тёплые воспоминания. И снова расстаёмся и... подсчитываем потери. А они теперь часты.
— Театр стал смыслом и делом Вашей жизни...
— Я работал в театральных студиях, в различных театрах, включая знаменитые МХАТ, БДТ, в кино, учился на факультете журналистики... У меня нет театрального образования, но я многое почерпнул у таких мэтров, как Георгий Товстоногов, Олег Ефремов, которые оказывали мне личную поддержку. Всё это помогло, когда я создавал театр. И вот уже З6-й сезон, и мы в прекрасной форме. Я бесконечно счастлив! Хотя, признаюсь, счастье это немного запоздалое... Да, да. Я ведь бывал и безработным — записные идеологи закрыли эстрадную студию «Наш дом» при МГУ за «антисоветчину» — посчитали нас врагами за то, что мы опирались на великие традиции русской патриотичной сатиры Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Алексея Толстого. Впервые на советской сцене я поставил повесть А. Платонова «Город Градов» — мощное сатирическое произведение о советском бюрократизме. Хотелось изменить страну к лучшему, помочь вывести её из застоя. И, естественно, как положено молодости, стремились к честности и чистоте. Сейчас такое можно назвать иллюзиями, но это были шестидесятые, когда в Чехословакию входили танки, когда подвергались гонениям выдающиеся писатели и поэты. Я работал в журнале «Юность», был рядом с властителями дум того времени, многих знал лично. И моё стремление к свободе совершенно естественно. Мне, тогда ещё студенту, крайне не понравилось, как Хрущёв выразился, что «журналисты — это подручные партии». Буквально вздрогнул от этих слов... Подручные — это же под рукой где-то, значит, мы какие-то из сферы обслуживания? А когда в конце 70-х живое слово стали душить окончательно, я, будучи участником альманаха «Метрополь», проявлял, скажу прямо, гражданскую смелость. Считаю, что и до сих пор мы не можем по-настоящему чувствовать себя гражданами своей любимой страны. Не собираюсь быть в оппозиции — смысл в том, чтобы совместными усилиями делать жизнь лучше. Вот этим и нужно заниматься вместе — и оппозиции, и правящим кругам, и простым гражданам — это самое важное. Общество, чтобы стать действительно гражданским, должно быть способным к конструктивной критике, готовым к переменам к лучшему. Я лично ориентирован абсолютно чётко и ясно на фундаментальные ценности, которые дала нам великая русская культура. Верю в них и не стесняюсь об этом говорить. Мы никак не можем понять, что идеи Сахарова, Солженицына, Аксёнова, Войновича, список можно продолжать — это идеи патриотов. Но, как правило, доходит это до нас с превеликим опозданием, а бывает, что и совсем поздно.
— На какие принципы Вы опираетесь в своей работе?
— Люблю русский психологический театр, живой академизм — это моя творческая и художественная позиция. И сформулировал я её, как опирающуюся на наши традиции, но в рамках живого современного театра. Речь идёт не о каком-то консерватизме — посмотрите на наш репертуар, он настолько разнообразен, что не надо ничего доказывать. И публика идёт к нам на протяжении 35 лет, постоянные аншлаги. Это не случайный результат, а итог любви и уважения к публике. В театре я ставлю спектакли, ища мотивировку, потому что если нет мотивировок, то будет бескультурный театр. Вы хотите эпатировать, эпатируйте, а я буду над этим смеяться. Понимаете, запрещать — последнее дело. Но необходимо не допускать пропаганду нацизма, антисемитизма, бандеровщины, черносотенства, религиозной нетерпимости. Это неприемлемо для нашей культуры. Многое из того, что предлагается как нечто новое, мне не нравится, в том числе и в театре. Не потому что я ортодокс, а потому что вижу пошлость и пустоту, когда кто-то пытается подать свои «эксперименты», как новаторство и смелость. Поэтому тревожусь за сегодняшний день, за молодёжь, которая иногда отдаёт предпочтения пустоте, внешним эффектам.
— Вам довелось много работать в Германии, Америке, Израиле, где были реализованы большие проекты. Есть подобные планы на будущее?
— За рубежом с интересом относятся к русской культуре. Недавно я получил приглашение Венского общества им. Михаила Чехова приехать в Австрию. Чехов был великим русским актёром со сложной судьбой. Мало кому известно, что он разработал методику, которая отличалась и от методики Станиславского, и от методики Мейерхольда. Однажды меня спросили, кто идеальный актёр для «Истории лошади», кто бы в мире лучше всех мог сыграть Холстомера? Я сказал — Михаил Чехов. Потому что в нём было удивительное сочетание глубин психологического театра с изысканной и мощно выраженной формой. Он умел сочетать театр представления и театр переживания, где есть синтез реальности и ирреальности, мистицизм и правда, вера в поэтический мир. Театр — это выдуманный мир, который зритель должен принять, как настоящий, должен поверить нам. Иначе — фальшь, скука, мерзость, пустота. То, что дал наш Серебряный век мировой культуре — сильнее, чем октябрьский переворот, поверьте. Это мощно, глубоко и заставляет размышлять о вечном.
— Ваш совет молодому человеку, как прожить так, чтобы не изменить себе?
— У меня пять советов. Первое — жить не по лжи, второе — не по лжи жить, третье — не врать, чего бы это тебе не стоило, четвёртое — жить не по лжи и никогда не врать, пятое — просто жить после этого. Я цитирую Александра Исаевича Солженицына, чуток в шутку дополняя.
— Театр, не просто стены — это дух, особая атмосфера коллективного творчества. Ваша супруга Татьяна Иосифовна — музыкальный директор, единомышленник и помощница. Вы прислушиваетесь к совету близких, коллег?
— Я отвечаю за выбор, круглосуточно думаю о том, как занять друзей и коллег, талантливейших людей. Что касается жены, она мне главная опора, надёжный соратник, помощник во многих организационных вопросах. Татьяна может высказать своё мнение, но также его может высказать любой, в этом смысле у неё нет преимуществ. Я стараюсь прислушиваться ко всему, что разумно. Нет, я не диктатор, не тиран. Люблю команду, с которой работаю, мы едины. Эта студийная первооснова, эта система координат нас хранит, слава Богу, и подпитывает. Но в театральном сообществе бесконечное количество проблем, и в каждом театре они свои. Созданную атмосферу надо сохранять и пестовать. Не по своей воле приходится иногда быть грозным, но только от безвыходности. Когда понимаю, что предел наступил, делаю вынужденный шаг. Правда, после него следуют жуткие переживания и невероятные сомнения: а надо ли было так... может, всё-таки я перебрал... может, надо было более терпимее... может, надо было вообще простить... И в этом сложность управления театральным организмом, всё в одном качестве — ты должен уметь быть жёстким и гибким, не можешь ничего приказывать, можешь только увлечь. Главный мой путь —договорённость. С обеих сторон. Если договариваюсь, буду железно этому следовать. Но и другие должны поступать так же. Это и есть студийность, ведь мы занимаемся служением, когда выходим на сцену. Потому что театр — это прежде всего подмостки, вернее, то, что на подмостках.
— Многим известен Ваш подход к отбору молодых актёров — прозрачный и объективный. Важна химия, возникшая между Вами и претендентами в процессе просмо-тров, или Вы предчувствуете, кто может органично войти в труппу или, кто уже со-ответствует Вашим ожиданиям?
— Пользуясь выражением Станиславского, я коллекционирую актёров. Потому что они должны стоять на сцене рядом, быть разными и на одном языке уметь разговаривать. Примерно два года у них уходит на привыкание к нашему стилю, к нашему языку, к нашей стезе, к нашим требованиям. Некоторые не выдерживают. Считаю, это — естественный процесс, потому что не все мною могут быть воспитаны. Есть команда основателей, которая прошла со мной длинный путь. Тот, кто приходит в коллектив, должен проникнуться атмосферой, энергетикой, традициями театра. Уверен, в работе с молодыми необходимо опираться на их лучшие качества, стараться вытянуть их, быть во многом психологом. Иногда всё складывается, а иногда человек остаётся холодным и в результате становится чужим. Сейчас студия такая, я представить не мог, какая это сила, она вне меня. Она уже имеет свой закон развития, который я даже в какие-то моменты могу наблюдать, созерцать. Творчество — тот рычаг, благодаря которому мы существуем. Если ослаблю репетиционный процесс, всё начинает разваливаться. И тогда мы становимся сослуживцами. А это уже не театр. Тут от сердца к сердцу надо, одна волна должна быть.
— Ваша дочь — актриса Российского академического Молодёжного театра. Это было принципиальное решение работать не у отца?
— Пальцем о палец ударить не дала... Она после «Норд-Оста», понимаете, и вдруг выбирает такую профессию. Хотела сначала по моему пути пойти — на факультет журналистики. И вдруг — актриса! А я в это время профессор ГИТИСа. Спрашиваю, куда решила поступать, а она — буду стараться во МХАТ. Я и во МХАТе ставил спектакли, но она мне категорически запретила вмешиваться. У Александры мой характер, и тут что-либо бесполезно советовать.
Пообещал, что никому не стану звонить. Предложил только, давай ты мне почитаешь, с чем пойдёшь, всё-таки могу быть полезен, какие-то замечания... Отказалась! Я даже несколько дней с ней не разговаривал. Но, успокоившись, понял — не хочет, чтобы хоть каким-либо образом на решение повлияло наше родство. В ГИТИСе ей повезло с педагогом, очень уважаю Алексея Бородина. На свои премьеры она меня приглашает, смотрю, делаю замечания, с чем-то соглашается, с чем-то нет. Стала подобрее, ходит на мои премьеры, много её сокурсников у меня работает, они дружат с институтских времён. Знаю, что увлечена и счастлива. У неё был перерыв — родила мне сначала внучку, потом внука. Но уже вернулась и работает. Видел, как замечательно Саша играет главную роль в «Алых парусах».
— Вы автор сценария любимейшего фильма «Три мушкетёра». А Марк Розовский — мушкетёр?
— Начну с того, что мы сделали пьесу, которая много лет шла на сцене Московского ТЮЗа. Замысел был мой, сначала привлёк друга и поэта Юрия Ряшенцева, потом — замечательного композитора Максима Дунаевского, а предложил поставить спектакль Сандро Товстоногов. Главную роль замечательно играл Володя Качан. Это был хороший спектакль с завораживающей музыкой Максима, с прекрасными стихами Юры. И при этом —полное взаимопонимание, чудесные человеческие отношения. Вот такая была наша мушкетёрская четвёрка. «Нас четверо, пока ещё мы вместе» — в одной из песен есть такая строчка.
Что касается кино, то тут сложнее. Режиссёр Георгий Юнгвальд-Хилькевич хотел ставить фильм на Одесской киностудии. В процессе съёмок мы сдружились. И вдруг узнаём, что без согласования с нами режиссёр в третьей серии пошёл не по сценарию и привлёк к работе других людей. Более того, в фильме звучит песня, к которой ни я, ни Юра не имеем отношения, а приписана она ему. Мы сказали Георгию, чтобы в титрах был указан автор. К сожалению, этого не случилось, и мы вроде как совершили плагиат. А это не так. Мы в этом смысле — однозначно мушкетёры. Так вот, если человек нарушает этику, нормы порядочности, стараюсь дела больше с ним не иметь.
— Каковы творческие планы?
— Готовим премьеру «Капитанской дочки» с моим давним другом Максимом Дунаевским, будем ставить пьесу «американского Чехова» Теннеси Уильямса «Стеклянный зверинец», музыкальный спектакль «Пляшущие человечки» по рассказу Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе, пьесу Эдварда Олби по «Лолите» Владимира Набокова, спектакль памяти друга, драматурга Виктора Славкина «Памятник неизвестному стиляге». Гастролировать предстоит много как по России, так и за рубежом.
— Ваш театр востребован, в нём аншлаги. Это значит — зритель разделяет Вашу позицию, потому что вы честны с ним...
— Все мы должны понимать — у нас единая история, где нет деления на десятилетия. Не было бы 90-х — не было и 21 века, не было бы Ельцина — не было Путина. Надо смотреть вперёд, учитывая уроки прошлого. История не учит только дураков. Так давайте чуть-чуть остановимся в своей дури. Преодолеть это можно только культурой, только через свободу, только через самоосознание, самоосмысление себя, через развитие гражданского общества, которого мы до сих пор не имеем. Из пьесы в пьесу, из спектакля в спектакль у меня проходит чёткая линия, которая мне кажется важнейшей. Она отстаивает те самые фундаментальные ценности, о потере которых сегодня можно говорить, увы, как о свершившемся факте. Печально, но мы переживаем отторжение от собственной культуры, от собственной истории. И эту ситуацию необходимо менять коренным образом, чтобы сохраниться как цивилизации.
