ЧТО ДЕЛАЛ ЛЕРМОНТОВ В ТАМАНИ?

Но зачем молодой офицер, до зубов вооружённый (минимум два пистолета, кинжал и шашка), въезжает в Тамань в тёмное время суток? Вроде бы утром должен отбыть в Геленджик. В городишке все спят. «Было холодно, я три ночи не спал, измучился и начал сердиться». Даже одна ночь без сна лишает человека физических сил и ясного разума. А тут целых три! Добровольная трёхдневная пытка или выдумка в расчёте на будущих сострадательных доверчивых читательниц?

Перебор возможных объяснений отвлекает от главного вопроса: военнослужащий, что едет по казённой надобности, по прибытию сначала должен отметить подорожную в комендатуре. Но Печорин не удосуживается это сделать. Может, он в самоволке? Оказывается в подозрительной «лачужке», чтоб скрыть своё пребывание? А утверждение, что все лачужки, хижинки, мазанки оказались переполненными постояльцами — ложь? Неужели приморский городок Тамань с населением в 250 человек в 1837 году был модным курортом? Как могли быть заполнены «туристами» все домишки?

Стандартная армейская байка не обходится без преувеличений и привираний. Рассказчик готов насмехаться над собой, «странствующим офицером». Явление прекрасной дамы просто обязано случиться в жизни странника, офицера или рыцаря, — и она закономерно является в образе ундины, русалки...

Молодые армейцы, сотрапезники и собутыльники Печорина/Лермонтова только и ждут подобного приключения. И, пожалуйста: после трёх бессонных ночей рассказчик не смыкает глаз и в четвёртую ночь! Он идёт во тьме по неизвестному обрыву по следам слепого мальчика, прячется под выступом скалы, подслушивает разговор девушки, слепого и контрабандиста Янко... Все трое носят какие-то белые тяжёлые мешки, что привёз под покровом ночи из Керчи якобы крымский татарин Янко.

На вторую ночь Печорин/Лермонтов вновь, как следует из его анекдотического повествования, оказывается на морском берегу. Воодушевлённый страстным поцелуем ундины, садится с ней в лодку и — о, ужас! — вспоминает, что не умеет плавать! Не умеющий плавать офицер — всё равно, что драгун, который боится коня! Пятая подряд бессонная ночь... Куда он собирался плыть с таманской русалкой?

Печорин/Лермонтов утверждал, что коварная девица боялась, что нежелательный постоялец донесёт, что она и её дружки занимаются контрабандой. Экое открытие! Да начальник крепости был прекрасно осведомлён, что почти все приморские жители промышляют этим «малым бизнесом».

Лермонтоведы не исключают, что «Тамань» была написана последней. Почему? Потому что опубликована она была едва ли не одновременно с выходом книги. В «Отечественных записках» она появилась только в феврале 1840 года.

Почему же создание миниатюрной «Тамани» и её путь до публикации заняли почти два с половиной года? Хотелось бы увидеть её «первоначальные наброски». Видимо, эти наброски были более реалистичны и подробны, чем окончательная версия «Тамани». Видеть эти «наброски» мог в лермонтовское время лишь один человек — Александр Христофорович Бенкендорф.

Нынешний читатель привык воспринимать Лермонтова как представителя родовитого дворянства и поэта байронической «выделки». Упуская из виду, что прежде всего Лермонтов принадлежал к офицерской элите и с младых ногтей готовил себя к военной службе. Его действия определялись уставом — тем более в «горячей точке» — на Кавказе. Вся корреспонденция там подвергалась военной цензуре. Любой текст должен был быть отправлен вышестоящему командованию.

В случае с повестью «Тамань» её «первоначальные наброски» начальник штаба на Кавказской линии и в Черномории П. И. Петров должен был согласно уставу направить в Санкт-Петербург, прямиком военному министру и А. Х. Бенкендорфу. Нарушить субординацию генерал-майор не мог, да и зачем? Александр Христофорович не только уважал начальника штаба, но и всеми силами пытался помочь юному поэту.

Почему первая по времени действия коротенькая «Тамань» вышла много позже «Бэлы» и «Княжны Мери»? Наше предположение таково: как первый опыт описания событий в художественной форме «Тамань» оказалась «сырой», требующей доработки. Возможно, военная цензура усмотрела в тексте нечто «запрещённое», не подлежащее огласке и публичному распространению. В военную пору любое неосторожное слово может привести к необратимым последствиям, в том числе политическим. Что же скрыл от читателя Лермонтов в повести «Тамань»? Для чего потребовалось два с лишним года на доведение до «публикабельной кондиции» малого по объёму и несуразного по содержанию текста?

Разгадка может быть реконструирована: она — в малоизвестных широкому читателю событиях сентября 1837 года, которые и отразились на судьбе 22-летнего «странствующего офицера» Михаила Лермонтова.

В Тамань ещё 3 сентября были отправлены урядник Елисеев с двумя черкесами, одним лезгинцем и двумя прислугами, которые сопровождали экипаж для последующих поездок государя.

В выданном им предписании было специально оговорено, что именно в Тамани они должны «ожидать прибытия Государя Императора».

Итак, уже в начале сентября А. А. Вельяминов с П. И. Петровым в Ставрополе знали, что в Тамань прибыл государев экипаж. В Геленджик и Анапу были выдвинуты воинские подразделения для обеспечения безопасности и участия в смотре. Передвижение по дорогам было ограничено.

И сейчас во время подготовки к визитам высоких гостей проводятся специальные мероприятия и перекрываются дороги для местных жителей.

В середине сентября Тамань была переполнена различными воинскими начальниками, которые должны были устроить в этом заштатном городе официальную встречу императору.

Для непредвиденных ситуаций наверняка был разработан секретный план. Вдруг на участников визита нападут горцы? Вдруг в штабах Ставрополя и Екатеринодара не получат ежедневных донесений? Это и произошло. 23 сентября в Екатеринодар, где пребывал Лермонтов, донесение из Геленджика не поступило. 24-го — не поступило донесение и из Анапы.

Что должны были думать начштаба Отдельного Кавказского корпуса и находящийся при нём Лермонтов: «странствующий офицер», т. е. офицер по особым поручениям?

Они должны были убедиться, что план по-прежнему действует, и государь, так и не прибывший в Екатеринодар, уже в Тамани или 26-го там будет. Поэтому Михаила Лермонтова и отправили туда: получить хоть какую-то информацию о случившемся. Молодому порученцу требовалось быстро добраться до точки назначения, при не обходимости отбиться в дороге от нападающих, действовать под покровом ночи, скрытно. Так и действовал Лермонтов, оказавшись в Тамани.

Выехав днём 25 сентября 1837 года из столицы кубанского войска, Лермонтов должен был переночевать в станице Ивановской, откуда оставался дневной перегон чрез почтовые кордоны Копыловский, Протоцкий, Петровский, Емануиловский, Староредутский, Андреевский, станицу Темрюкскую, далее дорога шла на Тамань.

Изложенная версия объясняет, почему император Николай I не прибыл ни в Анапу, ни в Тамань, ни в Екатеринодар. 24 сентября он отплыл к крымским берегам и высадился в Керчи. 26 сентября в Тамань были доставлены три предписания.

Первое — князю Багратиону с указанием отправиться ему, флигель-адъютанту Хану Гирею и Собственного Его Величества Конвоя штаб-ротмистру Разсветаеву и с ним пяти нижним чинам на «пароходе «Громовержец» из Тамани в Керчь.

Второе — наказному атаману Черноморского войска Н. С. Завадскому.

Третье — П. И. Петрову (все они тоже были в это время в Тамани).

Им сообщалось, что «Государь император изволил отправиться из Керчи морским путём в Редут-Кале, приказав, чтобы экипажи как Его Величества, так и свиты посланы были через Екатеринодар прямо в Тифлис».

Таковы были последствия «пожарного» случая.

26 сентября Лермонтов ещё собирался из Тамани отправляться в Геленджик. Но там уже не было ни царя, ни участников смотра. А урядник Елисеев отвёл Лермонтова к подозрительной береговой лачужке, сказав, что в ней «нечисто». Он не имел в виду санитарно-гигиеническое Состояние жилища или какую-то чертовщину, как думают многие лермонтоведы. На языке военных, каковыми были Елисеев и Лермонтов, «нечистое» означало угрозу безопасности.

Поэтому Лермонтов/Печорин и проследил за контрабандистами. Ведь царский экипаж всё ещё ждал государя, а прибывшие новые предписания не были никому известны... И герой повести «Тамань» убедился, что это честные контрабандисты — немного подворовывающие, но не готовившие взрывы, пожары или покушения.

И геленджикский пожар, и разведданные вынуждали к особой осторожности, ведь «в то время помощь горцам Кавказа со стороны европейских держав (Англии, Франции) была постоянной, им из Турции и Персии «везли полные трюмы первоклассного оружия и пороха».

27 сентября 1837 года ситуация прояснилась. Из Тамани отбыли царский экипаж с сопровождающими и военные чины. А порученец Лермонтов/Печорин вынужден был таиться в лачужке. Слушал ли он песни приморской ундины, поющей на крыше? Дремал ли на свежем черноморском воздухе? Вступал ли в опасное противоборство с таманской русалкой? Или это всё занимательные фантазии, рекомендованные опытным военным цензором, чтобы скрыть фактические обстоятельства этих тревожных дней...