– Я знаю, что Вы писали ему. О чём?
– Во-первых, я его поблагодарил за то, что он сделал для меня в моей жизни (я имею в виду духовное моё мировоззренческое состояние). Во-вторых, спрашивал, читал ли он мои стихи, как к ним относится. Оказывается, он отлично знал тот сборник, который выпустил Иосиф Бродский. Написал, что читал его даже дважды и разобрал эти стихи. Очень трогательно было: я получил в Вене его письмо из американского Вермонта, где он жил в это время. На листочках в клеточку, карандашом на нескольких страницах шёл разбор моих стихотворений. Я был очень тронут. Спустя два года я побывал у него в гостях в Вермонте.
– И этот визит, наверное, тоже можно назвать ещё одним этапом Вашей жизни…
– Ну конечно. Солженицын, во-первых, сразу предсказал мне моё возвращение. В первом письме он мне написал: «Через восемь лет Вы вернётесь в Россию». Это казалось невероятным. Все эмигранты посмеивались, мол, мы тут уже по тридцать лет сидим: первая и вторая эмигрантские волны прошли, о чём тут говорить? Но он предугадал год в год. В 1982 году я получил от него письмо и ровно через восемь лет вернулся на родину.
– Ну и как Вы, когда вернулись, оценили здешнюю обстановку?
– Ещё живя на Западе, я старался читать перестроечные журналы и газеты. В Мюнхене по утрам садился на велосипед и ехал на вокзал, чтобы поскорее купить «Огонёк» или «Литературку». В отличие от нынешних времён, тогда пресса российская продавалась в киосках, например, в германских. Теперь-то это всё абсолютно отрезано, и западный обыватель живёт исключительно тем, чем его кормят конъюнктурщики-журналисты. Но, конечно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Когда я приехал сюда, я приехал со своим, так сказать, весьма уникальным опытом жизни на Западе и не хотел, чтобы после того, что испытала Россия в XX веке, она становилась прямо на рельсы западного потребительского общества. Не для того были нами принесены в XX веке такие жертвы, чтобы наступать на те же грабли, на которые, как мне казалось, наступал уже тогда Запад. Не хочу преувеличивать, но те страшные кризисные проблемы, которые сейчас стоят перед Западной Европой, я уже тогда предвидел.
Ну а тут общество делилось на два полюса: сталинистское и либерально-прозападное. Здравому консерватизму тогда вовсе не находилось места, я оказался практически в одиночестве. Для меня 90-е годы, годы криминальной революции, самые в моральном отношении тяжёлые, что называется, «пришёл к своим, и свои его не узнали». Наши передачи с Солженицыным по телевизору закрыли. Кажется, только тогда я узнал, что же такое общественное одиночество.
– А что это были за передачи?
– Александр Исаевич, когда приехал, хотел делать серию передач-разговоров со своими соотечественниками о происходящих событиях.