«И НЕ ПОНИКНУ Я ГЛАВОЮ…»

Дата: 
14 октября 2022
Журнал №: 

Четыре года прожил Лермонтов после того дня, когда вслед за трагической вестью о гибели Пушкина по Петербургу стали распространяться стихи «Смерть поэта». И в этот короткий срок он создал то, что составляет лучшую часть его поэтического наследия.

Текст: Всеволод Чубуков
Фото из личного архива автора

«Грустное место»
Место гибели великого поэта как второстепенная деталь дуэли было надолго забыто.

Но в 1878 году страстные почитатели таланта Лермонтова — пятигорские фотографы Александр Карлович Энгель и Григорий Иванович Раев — после встреч с Кузьмой Чухниным, якобы перевозившим тело Лермонтова с места дуэли, положили здесь придорожный камень с относительно ровными гранями.

В 1881 году специально учреждённая комиссия попыталась найти это место и, пользуясь в основном воспоминаниями ещё оставшихся в живших старожилов Минеральных Вод Евграфа Чалова и Ивана Чухнина (брата К. И. Чухнина), привязать его к каким-либо ориентирам. Комиссия, как сказано в заключительном акте, место определила, но весьма приблизительно. Такого результата она и не скрывала.

В том же году житель Кавказских Минеральных Вод статский советник Андрей Матвеевич Байков решил за свой счёт «на месте дуэли» установить памятный чугунный крест, но этого не случилось. Однако такая инициатива явилась поводом для сооружения здесь первого памятника — простой пирамиды из машукского белого камня высотой около метра с надписью: «Михаил Юрьевич Лермонтов. 15 июля 1841 года». Известна фотография этой пирамиды, сделанная Г. И. Раевым. На ней рядом виден и тот придорожный камень.

Прошло ещё 20 лет. В 1901 году, 15 июля, торжественно открыли «второе временное сооружение — деревянную балюстраду с бюстом поэта на высоком постаменте в центре» (скульптор Людвиг Карлович Шодкий, архитектор Иван Иванович Байков). На постаменте надпись: «Место дуэли М. Ю. Лермонтова».

В Российском государственном историческом архиве (далее — РГИА) удалось разыскать дело (РГИА. Ф. 37. Оп. 70 – 1904 г. Д. 206), в котором говорится: «В 60-ю годовщину безвременной смерти Лермонтова на месте дуэли Управление Минеральных Вод возымело мысль поставить на месте кончины поэта временный памятник из дерева, обшитый кругом досками, оштукатуренный и побеленный.

Материальные условия не позволяли отметить это памятное место более капитальным сооружением». Возведено оно было в течение трёх недель. «Сооружение подвержено сильному вредному влиянию атмосферных условий и, если не бросать начатого дела, то необходимо теперь же заменить его более прочным из цементного бетона. Обойдется это рублей в 3 500».

Предполагалось, что под дождём и снегом памятник может простоять пять-шесть лет. Затем будут собраны новые средства «на замену его постоянным цементным или каменным». Через шесть лет балюстрада действительно практически разрушилась, несмотря на то, что каждую весну на её «ремонт администрация курорта отпускала по 150 рублей».

Приезжавшие со всей России на лечение больные и отдыхающие вносили деньги на постройку каменного сооружения, «оцененного в шесть тысяч рублей» (официальной подписки не проводилось). Но средств было собрано немного: 894 рубля 5 копеек.

Директор Кавказских Минеральных Вод Дмитрий Львович Иванов решил обратиться в Горный департамент с просьбой: «Настоящий памятник Лермонтову имеет серьезное общественное значение, а имя поэта тесно связано с Кавказскими Минеральными Водами, посему имею честь испросить разрешения у господина министра на ассигнование означенной выше суммы из какого-либо соответствующего характеру постройки источника...»

Ответ чиновника не заставил себя ждать: «Не входя в обсуждение важности и целесообразности устройства на месте безвременной смерти Лермонтова памятника... полагал бы необходимым отклонить ходатайство... ввиду общих сокращений кредитов, вызванных современным положением на Дальнем Востоке».

Одновременно от общественности поступили предложения «не бросать начатого дела, не уничтожать сооруженный памятник, а изыскать средства для реставрирования его или замены хотя бы каменным по той модели, которая простояла уже 6 лет, приобрела права гражданства и ничего кроме лестных о ней отзывов со стороны публики не встречала». Директор Минеральных Вод настаивал на сооружении «бронзового бюста поэта с каменным пьедесталом и металлической решеткою кругом».

Пятигорская городская управа внимательно отнеслась к высказанным предложениям. Было решено:

«— выделить до трех тысяч рублей, полагая, что Управление Водами примет равную долю участия;
— заменить ветхое сооружение постоянным из цементного бетона, при цоколе из машукского тесаного камня;
— создание принципиально нового памятника легкою рукою и волею одного человека представляется недопустимым».

Управлению Кавказскими Минеральными Водами поручили образовать особую комиссию для выработки проекта сооружения памятника и пригласить в её состав представителей города. Оговорили, что необходимые средства «будут отпущены по представлении проекта». Но всё, к сожалению, осталось на бумаге.

Все эти годы у балюстрады в специальном укрытии под стеклом находилась «Книга для собственноручной записи фамилий посетившими место, где погиб М. Ю. Лермонтов». Таких книг было несколько сотен. Пришедшие к этому «грустному месту» отдыхавшие на Водах и почитатели творчества поэта оставляли отклики, мысли, автографы...

В 1907 году подгнившую балюстраду заменили деревянным дощатым возвышением с бюстом поэта. Как и прежний памятник, этот также быстро начал разрушаться. На зиму его разбирали, а к лету следующего года собирали вновь.

В Государственном музее-заповеднике М. Ю. Лермонтова в Пятигорске небезынтересно просмотреть некоторые из книг, относящихся к тому периоду. Вот часть выписок за 1911 год:

«24 мая. Я не русская, но, прочитав произведения М. Ю. Лермонтова, преклоняюсь перед его великим талантом. Да, он много вносил и внес для душевно страждущих. Его душа была полна сердечности и человечности. Я бы со своей стороны охотно откликнулась, дабы увековечить место смерти великого героя и родоначальника поэм и незабвенных его стихов, предложила бы место оградить, дабы оно не затерялось в глуши окружающих гор и лесов.

Прусская подданная Адель Геде».

«27 мая. Были на месте гибели великого поэта земли русской товарищи по оружию участники штурма Новгородской сопки 1904 г. 3 октября.

Раненый поручик в отставке Дуванов и участник обороны кр. Порт-Артура, кавалер ордена Георгия 4-й ст. Ильман».

«31 мая. Место дуэли незабвенного поэта М. Ю. Лермонтова посетил и, уезжая, увожу с собой чувство глубокого сожаления при виде разваливающегося памятника мирового гения Лермонтова. Так чтят в России память того, кем должна гордиться страна. Позор интеллигенции.

Крестьянин Георгий Копин из Армавира».

«17 июня. Дивный поэт! Лучший друг нашей безотрадной юности!.. Слава тебе, украсившему лучшими мечтами сердца юношества. Что сказать: счастлив ли я, наконец-то посетив место твоей безвременной кончины. Что-то чувствую такое, что ни грустью, ни радостью назвать нельзя. Будь покоен, милый прах, имя твое живет в каждом сердце русского человека.

Воспитанник Александровского учительского института Андрей Софроненко».

«21 июня. На что ему все эти памятники?! Пусть будет памятником русская школа, которая дала бы людей, могущих следовать идеалам М. Ю. Лермонтова и вселять в народы бодрость духа и веру в лучшее будущее человечества, долженствующего отречься от братоубийства.

Учитель из Бессарабии П. Добробоусенко».

«30 июня. Посетили место, на котором пал жертвой светских предрассудков один из самых выдающихся гениев русской земли. При воспоминании об этом великом человеке и писателе невольно вспоминаешь одно место из стихотворения Надсона:

Не говорите мне „он умер“ — он живет.
Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает,
Пусть роза сорвана — она еще цветет,
Пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает.

С. и А. Аристовы».

«25 июля. Грустно было смотреть на жалкий бюст, мало напоминающий всем знакомые, дорогие черты великого поэта. Давно пора бы Управлению К.М.В. открыть всероссийскую подписку, поставить на месте несчастной дуэли Лермонтова достойный его мраморный или бронзовый памятник, а то стыдно перед иностранцами, которые, увидя жалкий бюст, вправе сказать, что мы, русские, не умеем чтить память наших великих людей.

Селиверстовы».

«29 июля. Плачу... И это место смерти великого человека?! Хотя бы насадили вокруг памятника цветов нежных и прекрасных, как прост и прекрасен был его стих!

Мария Хотовицкая из Симферополя».

К 100-летию со дня рождения поэта решили установить по счёту четвёртый — постоянный каменный обелиск с бронзовым барельефом Лермонтова в нише по проекту Бориса Михайловича Микешина, сына известного скульптора Михаила Осиповича Микешина, создателя монумента «Тысячелетие России» в Новгороде.

Открыли памятник 15 июля 1915 года. Без согласия автора, воевавшего на фронте Первой мировой войны, скульпторы Василий Васильевич Козлов и Леопольд-Август Августович Дитрих дополнили его «вычурной и нехудожественной оградой: столбиками с цепями между ними и четырьмя каменными фигурами зловещих грифов по углам». Ограда «вызвала энергичный протест Б. М. Микешина». Собирались её убрать, однако памятник-обелиск, каким он был сооружён на склоне Машука, можно видеть и сегодня.

Увековечить в Пятигорске
Только через два десятка лет в печати появились первые упоминания о гибели Лермонтова на дуэли. В 1870 году впервые идею создания в каком-либо городе памятника поэту высказал историк, исследователь жизни и гибели поэта Пётр Кузьмич Мартьянов.

Предполагалось возвести памятник в Москве, но решили установить его в тех краях, где много было связано с судьбой поэта. Выбрали Пятигорск. Идею поддержал арендатор Кавказских Минеральных Вод Андрей Матвеевич Байков, который обратился к начальнику Главного управления наместника Кавказского округа камергеру Е. И. В., члену Госсовета, барону Александру Павловичу Николаи: «...Лермонтов — поэт Кавказа, и увековечить его память нужно в Пятигорске».

В РГИА обратил внимание на дело о ходатайстве открыть подписку на сбор средств для сооружения памятника поэту (РГИА. Ф. 1284. Оп. 56 — 1871 г. Д. 220. Л. 2): «Память столь известнейшего русского поэта, как Лермонтов, следовало бы по справедливости почтить и увековечить сооружением памятника, который уместно было бы поставить на Кавказе и именно в Пятигорске. Прошу Ваше Сиятельство повергнуть сие предположение на Высочайшее Его Императорского Величества возражение и в случае Всемилостивейшего соизволения испросить Высочайшего разрешения на открытие повсеместной по всей Империи подписки для доброхотных пожертвований на сооружение в Пятигорске памятника поэту Лермонтову».

Высочайшим указом (там же, Л. 10) «Государь Император в 23-й день июля с. г. Высочайше соизволил на открытие по Империи подписки для сбора добровольных приношений». И ещё один документ за подписью министра народного просвещения (РГИА. Ф. 733. Оп. 193 — 1871 г. Д. 510): «Высочайшее разрешение по открытию повсеместной по Империи подписки для сбора пожертвований на сооружение в Пятигорске на памятник поэту Лермонтову, имею честь уведомить, что мысль Е. И. В. наместника по справедливости почтить и увековечить память поэта Лермонтова сооружением ему памятника в Пятигорске со своей стороны разделяю вполне».

Первый взнос был сделан крестьянами Таврической губернии, приславшими два рубля. Их имена неизвестны. Определённую помощь в сборе средств оказал «Листок для посетителей Кавказских Минеральных Вод», выделивший специальную рубрику о подписке.

В 1875 году был организован специальный комитет по сооружению памятника, и подписка приняла всероссийский размах. Уже к середине 1880 года собрано 6 997 рублей 50 копеек. За 1881 год в комитет поступило 8 253 рубля 53 копейки, из них 1 000 рублей среди своих знакомых собрал князь А. И. Васильчиков, секундант на дуэли поэта с Мартыновым.

К январю 1883 года собранная сумма достигла 30 000 рублей. С таким капиталом можно было начинать работу. Редактор-издатель петербургского журнала «Хозяйственный строитель» Павел Петрович Мижуев принял на себя организацию конкурса на составление проекта памятника. Он предложил сделать его всенародным, «...дать сколь возможно большой простор, пригласить к нему лиц из сфер: ученой, художественной и литературной».

На конкурс представили 52 проекта, 15 моделей и 5 письменных заявлений идей без рисунков. Комиссия передала материалы членам жюри. При обсуждении работ ни один проект даже в общих чертах одобрен не был.

Объявили второй конкурс (поступило 65 проектов), но и он положительных результатов не дал. Однако авторы двух лучших работ получили поощрительные премии. Это учитель рисования Иван Петрович Фрейман и скульптор Роберт Романович Бах.

Для третьего конкурса учредили новое жюри, куда были включены эксперты по бронзовой отливке, мраморной и гранитной работе. К 30 октября 1883 года авторы проектов представили 15 моделей. Их выставили на всеобщее обозрение в Петербурге, в Императорском обществе поощрения художеств. На этот раз конкурс завершился успешно: большинством голосов жюри сочло возможным присудить первую премию проекту № 14 под девизом «Порыв». Его автором оказался академик ваяния Александр Михайлович Опекушин, получивший премию в 1 000 рублей. Работа отличалась высоким профессиональным мастерством исполнения, но был «один недостаток — малое сходство с внешностью поэта».

Скульптор сделал десятки рисунков, изготовил несколько моделей статуи поэта, и все они его не удовлетворяли. Опекушин вспоминал, что «в его многолетнем творчестве ни одно произведение ему не давалось с таким трудом». И вот почему. С Лермонтова посмертную маску не сняли. А портреты, написанные художниками как при жизни, так и после его гибели, были весьма противоречивыми и вызывали споры среди тех, кто знал поэта лично. Александр Михайлович пришёл к мнению, что особого внимания заслуживает автопортрет 1838 года в бурке на фоне гор (написан с отражения в зеркале), а ещё более — единственный портрет поэта в профиль, в июле 1840 года карандашом рисунок с натуры исполнил его однополчанин поручик Дмитрий (Дитрих) Петрович Пален. Написан он после сражения при реке Валерик у Миатлинской переправы в палатке подполковника гвардейского Генерального штаба барона Льва Васильевича Россильона, квартирмейстера 20-й пехотной дивизии.

Понимая сложность и ответственность работы над созданием фигуры Лермонтова, скульптор в договоре, заключённом им 10 июня 1885 года с А. М. Байковым, написал: «Ввиду того обстоятельства, что удовлетворительного портрета Лермонтова не существует, а нужно еще, так сказать, создать его, то я, Опекушин, должен предварительно вылепить колоссальный этюд головы, воспользовавшись для этого имеющимися материалами, указаниями лиц, близко и лично знавших поэта, дабы предполагаемая к отливке бронзовая статуя до последней степени отвечала сходством с очертаниями облика любимого поэта».

Ваятель в статуе стремился не только отразить портретное сходство, но и создать художественный образ поэта таким, каким он его себе представлял,— влюблённым в Кавказ. Перед Опекушиным стояла важная задача: «построить памятник так, чтобы он сливался с гордой красотой мест, которые любил поэт и воспевал в своих произведениях».

Работа по изготовлению памятника шла медленно и трудно. От комитета 20 июля 1886 года за мраморную скалу для пьедестала мраморщик Эспозито, итальянец, получил            3 000 рублей. Через год он неожиданно исчез: как оказалось, с деньгами уехал за границу. Понесённые убытки А. М. Байков взял на себя и 2 ноября 1887 года заключил новый договор на изготовление теперь уже гранитного пьедестала с другим итальянцем — С. А. Тонетти.

Лепку статуи высотой 2,35 метра скульптор закончил 20 марта 1889 года. В бронзе её отлили на заводе А. Морана в Петербурге и в начале июля выставили на Литейном дворе: «Лермонтов сидит в задумчивой позе на обломке скалы. Шинель с плеч сброшена и красивыми складками драпируется сбоку. У ног поэта лежит раскрытая книга. На челе — печать глубокой мысли, взгляд устремлен вдаль».

Площадку для установки памятника выбрали в центре курортного города рядом с Соборной площадью. Её выровняли, укрепили подпорными стенами, разбили сквер в виде лиры, возвели веранду по проекту архитектора Николая Александровича Дорошенко, за который он получил вознаграждение 150 рублей серебром.

Из Крыма доставили восемь массивных гранитных плит. Из них Тонетти возвёл пьедестал — простой и строгий, украшенный бронзовой лирой и венком, где выбито имя поэта, а внизу — дата открытия памятника. Опекушин, не нарушая условий контракта, где «взял обязательство лично под своим наблюдением установить памятник, со своими мастеровыми», приехал из Петербурга. У подножия готового к открытию монумента «раскинулся Пятигорск, а за ним на горизонте виднелась цепь далеких гор».

Суммарный капитал на сооружение памятника составил 54 409 рублей 64 копейки. Расходы на скульптуру — 14 179 рублей 20 копеек, на пьедестал — 6 023 рубля  82 копейки, на сквер — 25 324 рубля 23 копейки. Остаток средств в сумме 5 305 рублей 5 копеек задумывалось израсходовать на постройку в сквере читального павильона, сооружение каменной колонны на месте дуэли… Это был «Лермонтовский капитал», однако до 1917 года должного применения он не нашёл.

Открытие памятника состоялось 16 августа 1889 года. В исполнении оркестра Тенгинского пехотного полка, в котором служил поэт, сначала прозвучал гимн Российской империи, а затем написанный к этому дню марш «Лермонтов». Оркестром дирижировал автор В. И. Сауль. К подножию памятника тенгинцы первыми возложили серебряный венок. Целый день жители города и отдыхающие несли к монументу гирлянды и корзины живых цветов, произносили речи, читали стихи поэта. В ресторации Найтаки на 180 персон был устроен торжественный вечер с лезгинкой и терскими казачьими песнями. В Пятигорске играла музыка военных оркестров. Это был первый в России блистательный праздник лермонтовской поэзии, а сам памятник, подлинный шедевр, один из самых красивейших образцов мирового монументального искусства, по праву стал достойной визитной карточкой курортного города.

«Шагнул бы дальше Пушкина»
Михаил Юрьевич Лермонтов был чрезвычайно талантлив: помимо литературной деятельности прекрасно рисовал акварелью и маслом, пел романсы, играл на флейте, скрипке, фортепьяно, возможно, на гитаре. Свободно владел французским и немецким, знал латинский, английский, начал учить азербайджанский и татарский языки. Почти всего Гёте знал наизусть, в подлиннике читал Вальтера Скотта, Уильяма Шекспира, Фенимора Купера...

Был одарён редким умом, находчивостью, неистощимым запасом юмора и остроумия, неограниченным честолюбием и болезненным самолюбием. Его эпиграммы не щадили никого. Увлечённый игрою слов, он не думал о возможных пагубных последствиях. В обществе порой представлял воплощение буйства и разгула. На женский пол производил неизгладимое впечатление. Многим дамам посвятил стихотворения и поэмы.

Уже при жизни Лермонтова его произведения в литературных кругах признавали шедеврами. Так случилось и со стихотворением «Смерть поэта», возвестившего о рождении в России великого поэта.

Современники Михаила Юрьевича, литераторы, историки и деятели культуры о Лермонтове оставили воспоминания, записи, заметки, порой и отдельные фразы.

Некоторые из них приводятся ниже.

Современник М. Ю. Лермонтова:
Он был приземистый, маленький ростом, с большой головой и бледным лицом, обладал выразительными черными глазами, сила обаяния которых до сих пор остается загадкой. Глаза эти с черными ресницами, делавшими их еще глубже, производили чарующее впечатление на того, кто бывал симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева они были ужасны.

Он любил фехтование, верховую езду, танцы, и ничего в нем не было неуклюжего: это был коренастый юноша, обещавший сильного и крепкого мужа в зрелых летах.

А. И. Арнольди:
Лермонтов писал картины гораздо быстрее, чем стихи: нередко он брался за палитру, сам еще не зная, что явится на полотне, и потом, получив густой клуб табачного дыма, принимался за кисть, и в какой-нибудь час времени картина была готова.

Ю. Ф. Самарин:
Это чрезвычайно артистическая натура, неуловимая и неподдающаяся никакому внешнему влиянию, благодаря своей наблюдательности и значительной доле индифферентизма. Вы еще не успели с ним заговорить, а он вас уже насквозь раскусил, он все замечает. Я чувствовал, что он очень проницателен и читает в моем уме. Очень жаль, что знакомство наше не продолжалось дольше. Я думаю, что между ним и мною могли бы установиться отношения, которые помогли бы мне постичь многое.

И. Е. Дядьковский:
Что за человек! Экой умница, а стихи его — музыка, но тоскующая.

Р. И. Дорохов:
В последнюю экспедицию я командовал летучею сотнею казаков... после моих ран я сдал моих удалых налетов Лермонтову. Славный малый — честная, прямая душа — не сносить ему головы. Мы с ним подружились и расстались со слезами на глазах.  Какое-то черное предчувствие мне говорило, что он будет убит. Да что говорить — командовать летучею командою легко, но не малина. Жаль, очень жаль мне Лермонтова, он пылок и храбр — не сносить ему головы.

Е. А. Долгорукая:
Государь сказал, что если бы Лермонтов подрался с русским, он знал бы, что с ним сделать, но когда с французом, то три четверти вины слагается.

А. И. Герцен:
Да, и в самой жизни у нас так, все выходящее из обыкновенного порядка гибнет — Пушкин, Лермонтов впереди, а потом от А до Я многое множество, оттого, что они не дома в мире мертвых душ.

Н. В. Гоголь:
По врожденной сильной наклонности к национальному, по сильной любви к родине своей, по нерасположению своему к европеизму и глубокому религиозному чувству… Лермонтов был снабжен всеми данными для того, чтобы сделаться великим художником того литературного направления, теоретиком которого были Хомяков и Аксаковы, художником народническим, какого именно недоставало этой школе.

И. С. Тургенев:
Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко: он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба.

В. С. Соловьёв:
Необычайная сосредоточенность Лермонтова в себе давала его взгляду остроту и силу, чтобы иногда разыгрывать сеть внешней причинности и проникать в другую, более глубокую связь существующего,— это была способность пророческая… Он не был занят ни мировыми историческими судьбами своего отечества, ни судьбою своих близких, а единственно только своею судьбою,— и тут он, конечно, был более пророк, чем кто-либо из поэтов.

П. П. Перцов:
Лермонтов — лучшее удостоверение человеческого бессмертия. Оно для него не философский постулат и даже не религиозное утверждение, а простое реальное переживание. Ощущение своего «я» и ощущение его неуничтожимости сливалось для него в одно чувство. Он знал бессмертие раньше, чем наступила смерть.

Лермонтов… говорит с Богом, как равный с равным,— так никто не умел говорить. Именно это и тянет к нему: человек узнает в нем свою божественность.

Л. С. Пушкин:
Эта дуэль никогда бы состояться не могла, если б секунданты были не мальчики… сделана против всех правил и чести…

Д. С. Мережковский:
Трагедия Лермонтова в том, что он христианства преодолеть не смог, потому что не принял и не исполнил его до конца. Он борется с христианством не только в любви к женщине, но и в любви к природе, и в этой последней борьбе трагедия личная распространяется до вселенской, из глубины сердечной восходит до звездных глубин.

П. А. Висковатов:
Он испытывал власть судьбы. Он вперед, так сказать, теоретически изведывал жизнь и страдание с самого детства. Он страдал более чем жил.

А. О. Смирнова-Россет:
Пушкин — это единственный человек, которого он так сильно любил, и смерть которого была большим горем для него.

Николай I:
Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит.

Т. Н. Грановский:
Какое несчастье для русской литературы потеря восхитительного Лермонтова, который вскоре превзошел бы Пушкина! Очевидно, Бог не хочет покровительствовать нашим поэтам, или демоны имеют еще слишком большую власть над ними, что они их заставляют всегда падать на землю, чтобы умереть необычной смертью.

И. А. Гончаров:
Лермонтов фигура колоссальная… ушел дальше временем, вступил в новый период развития мысли, нового движения европейской и русской жизни и опередил Пушкина глубиной мысли, смелостью и новизной идей и полета.

Ф. М. Достоевский:
Какой запас творческих образов, мыслей удивительных даже для мудреца… Роковой выстрел Мартынова оборвал целую лавину гениальных творений.

В. Г. Белинский:
Недавно я был у него в заточении и в первый раз с ним поразговорился от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого!

Чудная натура!.. Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого. Я сказал это ему,— он улыбнулся и сказал: «Дай бог!»

Он славно знает по-немецки и Гете почти всего наизусть дует. Байрона тоже режет в подлиннике. Печорин — это он сам как есть. Перед Пушкиным он благоговеет и больше всего любит «Онегина».

Боже мой, как он ниже меня по своим понятиям, и как я ниже его в моем перед ним превосходстве. Каждое его слово — он сам, вся его натура, во всей глубине и целости своей.

Л. Н. Толстой:
Вот кого жаль, что так рано умер... Какие силы были у этого человека! Что бы сделать он мог! Он начал сразу, как власть имеющий.

Н. С. Гумилев:
Проза Лермонтова — чудо. Еще больше чудо, чем его стихи.

И. Л. Андроников:
Не только слово его: не стареют и никогда не перестанут восхищать и наводить на глубокие думы вызывающие глубокую грусть отношения чинары с дубовым листком, грезы одинокой сосны и пальмы, сговор Терека с Каспием, плач старого утеса по золотой тучке.

Вопрос о том, что сделал бы этот гениальный поэт, доживи он хотя бы до возраста Пушкина, мешает иным оценить наследие Лермонтова. Он погиб накануне свершения новых поразительных замыслов, которые открыли бы новые грани его таланта.

В каждый момент гениальный поэт, обращаясь к читателю, вполне выражает себя. И стремление заглянуть в будущее, которое так жестоко было у него отнято, не умаляет великих достоинств того, что Лермонтов создал.