Петля
Достоевский едет в Петербург. А в 1862-м, будто вырвавшийся на свободу юнец, путешествует по Европе: Берлин, Париж, Швейцария, Италия… Рулетка. Нет это не город. Это страсть, которая станет его болезнью.
Весной 1863-го, приметив в статьях тень славянофильства, закроют «Время», журнал, который они издавали с братом. Михаил Достоевский умрёт через год, скоропостижно, в недолгие 43. О его семье Фёдор будет заботиться до конца жизни.
Из письма Врангелю: «Бросился я, схоронив ее (Марью Димитриевну), в Петербург, к брату, он один у меня оставался, но через три месяца умер и он. И вот я остался вдруг один, и стало мне просто страшно. Вся жизнь переломилась разом надвое. В одной половине, которую я перешел, было все, для чего я жил, а в другой, неизвестной еще половине, все чуждое, все новое, и ни одного сердца, которое могло бы мне заменить тех обоих. Стало вокруг меня холодно и пустынно».
«Записки из мёртвого дома» и «Униженные и оскорблённые» принесут успех. Но необходимость писать ради денег, рассчитывая полистно будущие романы, чтобы уплатить за квартиру или рассчитаться с долгами, бесила и делала быт ещё невыносимее. «Если б я имел власть не родиться, то наверно не принял бы существования на таких насмешливых условиях» («Идиот»).
Отсюда бесконечные ссоры с писательским окружением, особо с Тургеневым, гонорар которого за писательство, как и Толстого, и Гончарова, в разы превосходил то, что выплачивали издатели Достоевскому.
«Наши соотечественники во множестве едут за границу; там они воспитывают детей и прилагают все старания, чтобы заставить их забыть русский язык. Есть такие, которые живут здесь подолгу, например, Тургенев. Он мне напрямик заявил, что не хочет быть русским, что хотел бы забыть, что он русский, что он считает себя немцем и гордится этим. Я его с этим поздравил и расстался с ним...»
Написание «Преступления и наказания» подстёгивалось скудностью положения семьи писателя. Роман взяли лишь в четвёртом из издательств, в кои он обращался. «Игрока» закончил за три с небольшим недели. Дольше не ждали кредиторы, а иных средств у него не имелось. Контракт с издателем Стелловским больше походил на петлю, которую тот готов был затянуть, не задумываясь: «не менее 12-ти листов», и ежели позже означенного срока, то «волен он в продолжении девяти лет издавать даром, и как вздумается, все что я ни напишу безо всякого мне вознаграждения…»
Страсть
«Я отдалась ему, любя, не спрашивая, ни на что не рассчитывая», напишет Аполлинария Суслова. Она была моложе его и свободна. Он был старше её и женат. Болезненная страсть к ней выматывала… И уносила на самый верх наслаждения. Настасья Филипповна в «Идиоте», Катерина в «Братьях Карамазовых», Лиза в «Бесах, Полина в «Игроке»… Её было так много и так мало, что он ещё долго сходил с ума после разрыва. Из-за любовных страстей, зная, что может не успеть, он то и дело прерывал работу над «Игроком», возвращался к «Преступлению...» и снова писал её, Аполлинарию Суслову.
Три его любви сошлись в этом романе: Мария Исаева, при последних днях которой задумывался роман; Аполлинария Суслова и Анна Сниткина, последняя жена. Без неё «Игрок» вряд ли был издан в столь безумно короткие сроки.
Любовь к Анне Сниткиной была неожиданной и разумной. Как хорошую стенографистку, её посоветовали Достоевскому, чтобы он смог быстрее завершить «Игрока». Ночами он писал, а днём надиктовывал. Анна была счастлива от одной мысли, что он столь близок. Пусть не чувствами, она готова была ждать. «Тебя бесконечно любящий и в тебя бесконечно верующий, твой весь… ты — мое будущее, все — и надежда, и вера, и счастье, и блаженство,— все… целую тысячу раз твою рученьку и губки (о которых вспоминаю очень)… скоро буду тебя обнимать и целовать тебя, твои ручки и ножки (которые ты не позволяешь целовать)… Люби меня, Аня, бесконечно буду любить». 1867 год.
В феврале 1867 года в 8 часов вечера их обвенчают в Троице-Измайловском соборе. Не более чем желание любить и писать, писать и любить — новый выезд в зарубежье. Да и жизнь там, по знанию писателя, дешевле и размеренней, чем в Петербурге. Три месяца растянутся на четыре с лишним года. Близость и творчество омрачит рулетка. «Это было что-то кошмарное, вполне захватившее в свою власть моего мужа и не выпускавшее его из своих тяжелых цепей».
«Раз он принес туго набитый кошелек, но эти деньги недолго оставались в наших руках. Федор Михайлович не мог утерпеть и проиграл все. Мы сидели без денег и придумывали, что бы такое предпринять, чтобы не думать больше о выигрыше и уехать, наконец, из этого ада. Мне стоило много усилий обратить его внимание и мысли на что-нибудь другое. С выездом из Баден-Бадена закончился бурный период нашей заграничной жизни. К игре Федор Михайлович больше не возвращался никогда»,— из дневника Анны Григорьевны.
Он признавался: «Натура моя подлая и страстная. Во всем до последнего предела дохожу, бес тотчас же сыграл со мной шутку, словно бы истончилась грань между искусством и жизнью, и писатель отчасти повторил судьбу своего персонажа».