«СONSIL ABEUNDI»
Непростая многомесячная ситуация, сложившаяся в городе, расхолодила студентов, выбила их из напряжённого ритма. Не один Лермонтов стал пропускать занятия, которые до окончания учебного года по-настоящему так и не наладились. Когда же он приходил в университет, то, по воспоминаниям П. Ф. Вистенгофа, «постоянно садился на одно и то же место у окна, отдельно от всех, в последнем ряду, в углу аудитории, помещавшейся во втором этаже старого здания, направо от парадного входа с заднего двора, облокачивался на локоть и, углубясь в чтение принесенной книги, не слушал профессорских лекций <...>. Шум, происходивший при перемене часов преподавания, не производил никакого на него действия». Аудитория редко заполнялась до отказа, так что «галерка» принадлежала ему одному. На английском читал исключительно Байрона и Вальтера Скотта.
На следующий курс переведён не был. Перешёл на словесное отделение, но к занятиям также отнёсся с прохладой. Посещал лишь лекции по русской и английской словесности и истории.
Рядом, на Большой Молчановке, жили Лопухины. С Варенькой Лопухиной Михаил подружился, когда вместе с её братом Алексеем учился в университете и практически ежедневно бывал у них дома. Поэт страстно влюбился «в молоденькую, милую, умную, как день, и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная. <…> Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей; <…> нравилась она многим: тонкие черты, большие задумчивые глава, в омуте которых можно было утонуть».
Варваре Лопухиной Михаил Юрьевич посвятил около полутора десятка произведений: «К Л.» («У ног других не забывал…»), 1831; «К *» («Оставь напрасные заботы…»), «К *» («Мы случайно сведены судьбою…»), «К *» («Мой друг, напрасное старанье!..»), «Она не гордой красотою…», «Слова разлуки повторяя…» «Измаил-Бей», вероятно, «К *» («Печаль в моих песнях, но что за нужда?..») и «К*» («Прости! Мы не встретимся боле…»), все 1832; «Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою…»), «Расстались мы; но твой портрет…», оба 1837; «Демон», 6-я редакция, 1838; «Валерик» («Я к вам пишу случайно; право…»), 1840. Как признание звучат слова: «мой луч путеводитель» («Мы случайно сведены судьбою…»).
До рождественских праздников — всего неделя. Перед надвигающимися экзаменами на репетициях (собеседованиях) преподаватели начали проверять знания студентов. Экстраординарный профессор П. В. Победоносцев, тот самый, который при поступлении Лермонтова в университет в числе семи преподавателей подписал донесение о его приёме, проводил собеседование по изящной словесности.
Михаил Юрьевич отвечал уверенно и с достоинством. Профессор его поначалу внимательно слушал, а потом остановил:
— Я вам этого не читал, и желал бы, чтобы вы мне отвечали именно то, что я проходил. Откуда вы могли почерпнуть эти знания?
— Это правда, господин профессор, того, что я сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать, потому что это слишком ново и до вас ещё не дошло. Я пользуюсь, — пояснил Лермонтов, — источниками из своей собственной библиотеки, снабжённой всем современным.
Такой же ответ был дан им и адъюнкт-профессору М. С. Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику. Своё мнение профессора доложили Правлению университета. Оно его учло. И тогда в «Списке об успехах студентов словесного отделения от 1832 г.» против фамилии Лермонтова было отмечено: «Уволен» с припиской «Сonsil abeundi» (фр.), что означало «посоветовано уйти». На публичные экзамены он не явился, а 1 июня подал прошение об увольнении: «По домашним обстоятельствам более продолжать учения в здешнем Университете не могу, и потому Правление Императорского Московского Университета покорнейше прошу, уволив меня из оного, снабдить надлежащим свидетельством для перевода в Императорский Санкт-Петербургский Университет». Такое свидетельство 6 июня он получил.