Третьему кошмару, как следствие присоединения Польши, Потёмкин противополагал долгосрочный принцип геоэкономики. Если нет постоянного союза, и если партнёр независим, то мы с ним торгуем до тех пор, пока нам это выгодно. Если и партнёру выгодны взаимные экономические обмены, то мы способны привязать его сбыт к нашему рынку. Значит, если партнёр задумает перейти в лагерь противников, мы можем запретить ему доступ на наш товарный, финансовый рынки, а также обрубить доходы от транзита и перепродажи товаров третьих стран.
Становится ли партнёру плохо от этого, падает ли уровень жизни его подданных, шатается ли власть — не наша забота. Изменятся отношения — вернёмся к status-quo ante bellum. А восстановление уровня жизни шляхты на довоенный уровень есть проблема самой шляхты и местных банкиров-ростовщиков.
Кстати, Потёмкин внимательно рассматривал фактор еврейской общины в качестве геоэкономического рычага за и против России в зависимости от сценария будущего. В период финансирования военных и административных усилий по присоединению Новороссии и Крыма Григорий Александрович интенсивно пользовался услугами еврейских посредников и финансистов. В письмах он их называет на языке эпохи — «факторами».
При поглощении Польши Потёмкин усматривал в сплочённой иудейской диаспоре финансовые риски для слабой и раздробленной экономики Российской империи. Понимал, что скупка активов, косвенное управление ключевыми процессами и массовое недовольство закабалённого населения неизбежно. В этом с Потёмкиным по факту согласились последующие монархи, предписавшие для еврейской диаспоры черту оседлости.
При сценарии независимой Польши именно торговые и финансовые интересы иудейской общины по максимизации оборота с Россией превращали польских евреев в крайне благожелательную общину по отношению к интересам империи. Ещё один весомый аргумент против поглощения государства Польского.
Несостоявшиеся итоги двух столетий
У Потёмкина были высокие шансы на то, чтобы утвердить своё провидение хотя бы в уме и чувствах Екатерины Великой. Не хватило самой малости — готовности императрицы балансировать на шаткой польской авансцене и не прельщаться простой логикой твёрдых и окончательных гарантий.
Допустим, что Потёмкин в рамках дарованных ему полномочий смог добиться заключения некого многостороннего договора между европейскими дворами по поводу гарантий независимости Польши. Естественно, при совместном отказе от односторонних территориальных приращений к своей земле за счёт Варшавы и, возможно, при первичном некотором усекновении «излишков» в сочетании с намётками Григория Александровича по умеренному ослаблению потенциала Польши.
Влияние такого события, как отказ от окончательного раздела Польши, мог критическим образом сказаться на ряде европейских событий и иметь радикальное влияние на судьбу России. Рассмотрим несколько очевидных исторических фаз двухсотлетней истории в свете «альтернативы Потёмкина».
Фаза первая. Наполеоновские войны могли и не состояться. Если Польша в союзе с Францией находится в тылу Дунайской монархии, то Вена будет не в состоянии посылать мощные экспедиционные корпуса для борьбы с революционной Францией. Это же верно и в отношении Бранденбургского двора. А если нет интервентов, то и Бонапарту нечего делать в Северной Италии и за Рейном. Республика от своих крайностей могла мутировать не в бонапартистскую империю, а в нечто самодовольное и самодостаточное. Остановиться на Директории, например. А затем — ползучая реставрация.
Фаза вторая. При отсутствии внутренней угрозы со стороны польских инсургентов реформы по ослаблению и отмене крепостного права могли происходить гораздо раньше, наверное, в первой четверти XIX века. При независимой Польше восстание 1864 года поднимать было бы бессмысленно, реформы Александра II не были бы срочно свёрнуты. Их продолжение могло поставить Россию в положение опережающей экономической державы по сравнению с Северомериканскими Соединёнными Штатами.