КУЛЬТУРКАМПФ ДЛЯ ФРАНЦИИ. КАК ФУНДАМЕНТАЛИСТЫ И ТЕРРОРИСТЫ ПОМОГУТ МАКРОНУ ПОБЕДИТЬ

Дата: 
18 декабря 2020
Журнал №: 

Атаки террористов на европейские города в этом году усугубили усталость населения ЕС от пандемии и экономического кризиса. Недовольство граждан могло вызвать острый политический кризис и новую волну «жёлтых жилетов» во Франции. Однако террористический вызов оказался хорошим стимулом для мобилизации общества, опирающегося на светские принципы республики, и его сплачивания вокруг главы французского государства.

Текст: Василий Колташов

Нашествие террористов
Бельгия, Франция, Германия  и другие страны ЕС в последние годы всё чаще сталкивались с исламским терроризмом или насилием с культурно-религиозным подтекстом. Подобное фиксировалось и в Англии. В 2017 году на Вестминстерском мосту в Лондоне террористы на автомобиле принялись давить «неверных». Итог: погибли шесть человек и ранены не менее 40. В августе 2018 года в английской столице автомобиль с гражданином суданского происхождения Салихом Хатером совершил наезд на прохожих и велосипедистов, что позднее квалифицировали как теракт. В 2019 году в Лондоне на мосту террорист с ножом убил двух и ранил трёх человек. В том же году во французском Леоне прогремел взрыв, устроенный выходцем из Алжира. Пострадали 13 человек. Для Франции это был не единичный случай.

2018 год запомнился французам стрельбой в Страсбурге рядом с рождественской ярмаркой. Устроивший её Шериф Шекат был застрелен полицией. Этот же год ознаменовался многими подобными инцидентами в ЕС. Парижской полиции пришлось застрелить фанатика, убившего ножом двух человек и нанёсшего ещё одному гражданину тяжёлые раны. В Каталонии 20 августа был застрелен выходец из Алжира Абдельвахаб Таиб. Он ворвался с ножом в отделение полиции с криками: «Аллах Акбар!». Немногим ранее в Льеже вооружённый ножом преступник напал на двух бельгийских женщин-полицейских. Завладев пистолетом одной из них, он открыл огонь. Погиб студент, находившийся в проезжавшей мимо легковой машине.  Полиция ликвидировала террориста. В Париже террорист с ножом убил одного человека и причинил вред здоровью четырёх граждан. 23 марта в департаменте Од (Франция) произошла серия нападений. Дело закончилось гибелью четырёх и ранением 15 человек. Запрещённая в России и других странах организация «Исламское государство» (ИГИЛ) взяла на себя ответственность за многие описанные атаки и убийства. Теракты совершались в разных городах Европы, но большая часть из них произошла во Франции.

Новые шокирующие инциденты принёс 2020 год. В Вене 2 ноября произошло настоящее боевое столкновение с террористами. Боевики-исламисты произвели атаки в шести точках города. Случайных прохожих расстреливали в упор. Этому предшествовал не менее жуткий террористический акт в Ницце, французском городе на границе с Италией. Нападение произошло в помещении католической базилики Нотр-Дам-де-Нис. Инцидент стоил жизни трём людям. Женщину примерно 60 лет обнаружили с перерезанным горлом. Убиты служитель церкви и ещё одна женщина. Она скончалась от ран, едва успев добежать до соседнего бара в надежде на помощь. Убийцей оказался 21-летний Брахим Ауиссауи. О нём сообщается: прибыл в Италию из Туниса 20 сентября; за день до совершения преступления приехал в Ниццу. В религиозный фанатизм молодой человек ударился после периода упо- требления наркотических веществ и алкоголя.

Не менее страшный случай имел место в пригороде Парижа Конфлан-Сент-Онорин. 16 октября учитель французской средней школы Самюэль Пати убит Абдуллахом Анзоровым, иммигрантом чеченского происхождения. 18-летний фанатик со статусом беженца обезглавил Пати. При задержании был застрелен полицией. Поводом к акту насилия стала  карикатура на пророка Мухаммеда в журнале Charlie Hebdo, показанная на уроке по свободе слова. Согласно следствию: убийцу на учителя навели некоторые ученики.

Говорит и обвиняет Макрон
Убийство Пати и другие террористические акты потрясли французское общество, порядком утомлённое политикой мультикультурализма. Зверства 2020 года были восприняты особо резко, поскольку нервы миллионов людей взвинчены пандемией коронавируса и лавиной экономических проблем.

Президент Франции Эмманюэль Макрон назвал убийство Пати «типичной террористической атакой исламистов». Министр образования Жан-Мишель Бланке охарактеризовал преступление как «нападение на французскую нацию в целом», а прокурор республики сказал, что Пати «убит за преподавание». Многие французские политики отметили, что произошедшее — есть посягательство на принцип свободы слова и гражданские права. На демонстрациях памяти прозвучал весьма важный лозунг: «Ноль терпимости к врагам Республики». Он звучал совсем не толерантно, не примирительно, не воспитательно. Такая суровость — неслучайное порождение момента. За ней стоят серьёзные изменения в риторике власти, а, быть может, и в её политике. Но породил это не сам терроризм, а более сложное стечение обстоятельств. Расследование быстро обернулось арестом отца одного из учеников и имама мечети, которым предъявили обвинение в терроризме.

В ответ на события в Вене Макрон добавил резкости: «Мы, французы, разделяем потрясение и горе австрийского народа, который сегодня вечером подвергся нападению в самом центре Вены. После Франции нападению подверглась наша страна-союзница. Это наша Европа. Наши враги должны знать, с кем имеют дело. Мы не отступим ни перед чем». Следом президент Франции высказался «за глубокую реконструкцию Шенгенской зоны, чтобы переосмыслить её организацию и укрепить общую безопасность на границах». Резюме Макрона очень весомо: «Нам объявлена война. На Францию напали исламисты». Ему вторили ранее весьма аккуратные в выражениях политики. Мэр Ниццы Кристиан Эстрози указал на исламофашизм как на причину гибели людей. Шаг за шагом французские власти развернули резкую и провокационную кампанию критики ислама.

В ряде стран с преобладающим мусульманским населением риторику Макрона восприняли крайне болезненно. Массовые шествия, выкрикивание проклятий, сожжение флагов Франции и портретов Макрона — такими акции предстали во множестве видеорепортажей. Возмущённых возглавил президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган. Он заявил, что Макрон «не понимает, что такое свобода вероисповедания», и посоветовал «лечить психику», так как тот «потерял контроль над разумом». Последовал призыв к бойкоту французских товаров и отзыв французского посла из Турции. Действия властей Франции Эрдоган назвал новым крестовым походом против ислама. Такая позиция турецкого лидера была продиктована необходимостью при бедственном положении экономики и обвале лиры сконцентрировать внимание общества на внешней угрозе и получить поддержку для своей неоосманисткой линии в отношениях с соседними странами. Но и Макрон был логичен.

Складывалось впечатление, что французские власти не отошли после терактов на позиции терпимости, наказав виновных или постаравшись выявить всех причастных к терактам. Они атаковали. Но кого и зачем? Политическая верхушка республики не могла не сознавать, какое раздражение в мусульманских странах вызвали демонстрация карикатуры на Мухаммеда на одном из парижских зданий и многочисленные воинственные заявления. Полиции Франции пришлось мобилизовать резервистов, а военным выйти на улицы городов.

Аналитики, привыкшие воспринимать европейскую политику через призму либерального мультикультурализма и толерантности, не находили объяснений поведению французов. Если право на любые карикатуры так значимо, то почему власти ЕС и Франции десятилетиями поощряли переселение мусульман? Не связано ли всё это с игрой Англии против ЕС и войной Азербайджана с Арменией? И если слово «ислам» в самом деле близко по смыслу слову «терроризм», то почему эту «истину» французские политики скрывали до 2020 года? Ответить на эти вопросы возможно, взглянув на политические и экономические обстоятельства.

Феномен Макрона
Эмманюэль Макрон долго имел репутацию слабого, случайного политика. В 2017 году ему предрекали быстрое падение. На президентских выборах его победа потребовала масштабной, бессмысленно-пафосной агитации и сложных закулисных операций, которые привели к политической изоляции Марин Ле Пен. Лидер тогдашнего Национального фронта находилась в одном шаге от власти, чего боялись в Брюсселе и Берлине. Боялись этого и финансовые круги Франции. Макрон был нужен еврократии и немецким властям. Он победил, но за его спиной многие французы презрительно шипели: «Мальчик Ангелы Меркель!». Некоторые повторяли обидные слова Ле Пен, что Францией всё одно будет править женщина, даже если изберут вроде бы мужчину. Ле Пен имела в виду Меркель. А немецкий канцлер во Франции популярности имела немного.

Вскоре голосовавшие за Макрона граждане принялись негодовать. Не вникающий в детали наблюдатель уловил бы французскую черту XXI века — начинать ненавидеть своего президента почти сразу после его избрания. Так было с Николя Саркози, Франсуа Олландом и не было с Жаком-Рене Шираком. Его избрали президентом впервые ещё в 1995 году. Неолиберальные реформы во Франции тогда ещё не обрели напора, как это произошло в период глобального кризиса в 2008—2020 годах. Зато позднее попытки властей продавить закон о первом найме, дискриминирующий только что вышедших на рынок труда граждан, внедрение брака для сексуальных меньшинств (ранее они пользовались особой формой союза с общностью имущества) и иные непопулярные меры вызвали в обществе огромное разочарование. Поэтому выборы 2017 года оказались крайне сложными.

Макрон должен был справиться с левой и социально-консервативной волнами настроений. Для финансовой элиты это означало провести своего человека между Сциллой и Харибдой. Можно было выдвинуть пожилого и опытного политика. Но с видными фигурами такого типа во Франции одна проблема: они могли выйти из-под контроля. Против таких людей следовало бороться. Потому французская прокуратура и начала выяснять, законно ли Франсуа Фийон, человек, способный стать президентом и быть автономным по отношению к банкирам, нанимал парламентских помощников. Дело кончилось судом. Фийон получил пять лет заключения, его супруга — три года. В 2020 году вскрылось, что дело, несомненно, политическое и возбуждалось под огромным давлением. Цель — расчистить путь молодому и управляемому менеджеру, возглавлявшему ассоциацию за обновление политической жизни «Вперёд, Республика!» (фр. La République en Marche!).

Тогда про исламский терроризм Макрон ничего особенного не сказал. Как не говорил и о том, что вся Европа находится под ударом фанатиков. Его избрали, исходя из принципа «меньшее из зол», что является стандартным основанием для голосования многих избирателей. Правило это держится с момента ухода в 1969 году генерала Шарля де Голля. Французская коммунистическая партия (ФКП) даже специализировалась на поддержке подобных «зол».

Политически корректно Макрону не отказал в помощи и председатель левой партии Жан-Люк Меланшон: своих избирателей он призвал не голосовать за Ле Пен. В результате оппонент Ле Пен буквально проскользнул в президенты, найдя опору не столько в республиканско-патриотической риторике, сколько в обывательском страхе конфликта Франции с еврократией; возврата к франку, что означало как минимум девальвацию и падение уровня достатка среднего класса. Искатели «золотой середины» выбрали Макрона. В этом и состоял его феномен. Будучи малозначимым в национальной политике, более известным связями в финансовом мире, где его комплементарно сравнивали с Моцартом, Макрон стал президентом без особой программы. На тот момент страна устала от неудачного выбора, а, точнее, от невыгодной широким слоям общества политики и необходимости всё время защищать завоевания прежних лет на уличных демонстрациях и национальных забастовках. Бороться французам пришлось и при новом лидере. Внепартийное протестное движение «жёлтые  жилеты» охватило всю Францию. Меры полиции  были впечатляюще суровыми. В этом отчасти  тоже феномен Макрона, от которого ожидали  лишь подтверждения репутации слабака.

Куда марширует республика
«Жёлтые жилеты» не были разгромлены. Они выдохлись. Выяснилось, что в распоряжении власти мощная полицейская машина, а у её противников много эмоций, фантазий и мало порядка. Макрон пошёл на некоторые уступки, и фронт недовольных рассыпался. Сыграло роль, прежде всего, что Франция — страна с экономикой услуг: 70 % её ВВП создают услуги, и большинство граждан трудится в этой сфере. Следовательно, дать бой в классической пролетарской манере не выходит. Слишком многое изменилось с 1968 года. Тогда французские левые акции впечатляли скоординированностью и упорядоченностью. Ныне они организационно слабы. Зато по-прежнему сильны идеи республики, светские, боевитые и внушающие гордость. Это Макрон и взял на вооружение в самой примитивной предвыбор- ной форме — в форме полупустого пафоса.

Но марша к процветанию у Франции под его руководством в 2018—2019 годах не вышло. Экономика явно не хотела расти под началом либерального финансиста в кресле президента. В 2018— 2019 годах ВВП страны увеличился приблизительно на 1,5 %. Замедление становилось всё более опасным, пока в 2020 году не пришла волна глобального  кризиса.  Официально  ожидается, что по итогам года экономика сократится  на 11 %. Дефицит бюджета Франции составит 11,4 % ВВП, что никак не согласуется с нормой ЕС не иметь его более 3 %. Впрочем, в 2020 году такие тонкости никого не волнуют. А вот рост на 200 млрд евро долга правительства власти республики должен волновать. Сегодня он перевалил за 2,6 трлн евро, что соответствует 114,1 % ВВП. А ведь если дефицит 2020 года во Франции достигнет прогнозируемых 220 млрд евро, то дефицит  бюджета  системы  социального  обеспечения составит 50 млрд евро.

По данным Евростата, безработица в республике увеличилась с 7,5 % в августе до 7,9 % в сентябре 2020 года. Страна оказалась в группе европейских лидеров по ухудшению ситуации. Спасала система социальной поддержки, но нагрузка на государство возросла. Конкуренция за рабочие места увеличилась, что усилило, пусть и в скрытой форме, соперничество коренных французов и иностранных рабочих как с легальным стату сом (гражданством), так и без него (включая знаменитых французских «безбумажников»).

К осени власти убедились, что кризис в экономике сам не проходит, еврократия ничего разумного не предлагает, сильный евро увеличивает проблемы, а правительство не располагает рецептами вывода страны из депрессии. Казавшийся удобным рецепт поставить экономику на паузу из-за пандемии ещё раз, чтобы создать отложенный спрос и сконцентрировать спад, не подходил. Положение после паузы измениться не обещало. Зато раздражение людей только ускорило бы свой рост, что на следующем этапе породило бы острейший политический кризис и полное рассыпание авторитета власти. Острый политический кризис означал падение Макрона и удар по всем, кто финансировал его партию, убирал конкурентов, подкупал левых и правых политиков для обеспечения стабильности президента и его лагеря. Это легко могло обернуться вторым пришествием «жёлтых жилетов». Движение стало бы и более массовым, и более устойчивым, и более решительным, и более радикальным.

Предстояло, не откладывая, выбирать форму радикализации политики. Удары террористов дали возможность сделать это по инициативе «верхов» и в формате, мобилизующем значительную часть нации (её большинство) вокруг них в борьбе с неясным и диким злом. Решение дать бой фундаменталистскому исламу принималось неспонтанно. Хорошо продуманное, оно отвечало республиканским традициям — этической и политической, которые Макрон старался оседлать, чтобы не потерять всё. Требовалось только отбросить ширму либеральной толерантности, спровоцировать резкую реакцию сторонников радикальной формы ислама (необязательно терроризма), а затем наносить удары.

Как делается культуркампф
Макрону в 2020 году неоткуда взять экономич  рост и социальное равновесие, а значит, и политическую уверенность. Вероятно, в 2021—2022 годах материальное положение французов только ухудшится. Без девальвации евро, что понизило бы цену рабочей силы, но сохранило бы рабочие места, экономики еврозоны едва ли имеют шанс выбраться из тумана неопределённости. Однако для таких решений Еврокомиссия и ЕЦБ не созрели, и события в экономической сфере, вероятно, будут развиваться стихийно — в виде внезапных изменений в условиях депрессии. Всё это в окружении Макрона должны понимать. Списать на пандемию трудности не получится. Но если ответить на террористический вызов мобилизацией общества? Сплачивание граждан, разделяющих светские принципы республики (выходцев из Сев. Африки, магрибинцев — тоже), вокруг власти приведёт к укреплению её в условиях многостороннего кризиса. В рамках ЕС Франция обрела бы возможность не демонстративно, а подлинно играть большую роль. Сильная и решительная администрация республики получила бы шанс как минимум вырывать у еврократии уступки, а заодно выступить лидером консервативных сил, недовольных «успехами» толерантности, показав им и пример, и инструментарий. Всё, что необходимо — развязать культурную борьбу. И она началась.

Французская история даёт много примеров атаки государства на католический клерикализм. В начале Великой французской революции (1789—1794) священников заставили присягнуть конституции, и это был первый удар. Неприсягнувшие потеряли свои места в церкви и ушли в подполье. В последней четверти XIX века республиканская власть боролась за светское образование и господство своей идеологии. Церковь вынужденно смирилась. Французское общество — гораздо более светское, чем в других странах Западной Европы. Оно в большей степени модернизировано, и республиканские ценности здесь приняты большей частью выходцев из прежних колоний. Нация является во Франции политической нацией без особо выделяемого этнического оттенка, что, впрочем, не отменяет противоречий между старыми французами и иммигрантами.

Что же может войти в план Макрона, кроме стандартных полицейских мер? Во-первых, отказ от принципов обороны и переход в наступление. Как это следует делать в отношении оппозиционной религии, в 1873—1887 годах показал  канцлер  Германии  Отто  фон  Бисмарк. В обстановке одного из тяжелейших в истории торгово-промышленных кризисов (1873—1879) он развязал войну против католической церкви. Кампания была весьма многообразной и началась с запрета священникам высказываться на политические темы. Под удар попали церковные ордена и учителя религии, а обряды должны были подчиниться закону. Власть добилась победы, укрепила свой авторитет — церковь подчинилась.

В обстановке современного кризиса французские власти легко могут реализовать подобную  стратегию в отношении исламской религии и бытовых практик живущих в стране мусульман. И даже утяжелить её высылкой неугодных лиц и наказаниями вплоть до лишения гражданства. Поскольку всё это будет связано с безопасностью общества, оно в массе поддержит меры.

Обычно мусульмане удивляются, услышав выражение «вольтерианский ислам». Действительно, никакого отношения к зародившейся в Аравии VII века религии французский философ Вольтер не имеет. Речь идёт о вольтерианском подходе к религии в целом: упрощающем всё и игнорирующем обряды. Этот подход применим к исламу в том числе. А ислам в Европе остаётся последней религией, где обрядовая часть и бытовые предписания значимы. Именно с формальной стороны (со стороны требований) Макрон и его партия во власти могут подойти к проблеме исламского фундаментализма. Противная сторона выросла не сама, а из-за политики государства. Опрос общественного мнения показал: 57 % французских мусульман до 25 лет полагают законы шариата более важными, нежели законы республики; с 2016 года показатель вырос на 10 %.

Всё готово для французской культуркампф. В правительстве республики знают, что рост фундаментализма среди иммигрантов — выражение их обиды на недосягаемость «общества потребления». Расширение доступа к материальным благам — важнейший побудительный мотив для переселения в страну со светскими правилами из стран с глубоко религиозными нравами и массовой нищетой. Потому удар сверху будет означать усиление отбора, требование лояльности, и только на этом основании — предоставление прав. Он вызовет не сплочение мусульманской части населения, а её раскол и подавление фундаменталистской  составляющей. Французское общество ещё более мобилизуется вокруг власти.

«Макрон» для французского ислама
Анализ французской ситуации и опыта культурной борьбы против оппозиционных конфессий позволяет обрисовать контур возможной стратегии команды Макрона. И переизбрание его на второй строк в крайне невыгодной социально-экономической обстановке — первая цель начинающейся кампании. Выглядит она достижимой, как могут оказаться достижимыми и другие цели, которые поставит перед собой французская элита. Главное для них держаться правил культуркампф: разделять и навязывать, определять правила и не терпеть отказа. При этом сам культуркампф конечным пунктом имеет моральную капитуляцию противной стороны на контролируемых государством территориях. Для Франции это может означать создание особого французского ислама, где обряды не столь важны и отрегулированы, а моральная составная религии изменится.

Различные замеры в последние годы показывали долю мусульман во Франции в 6—10 %. По неофициальным данным их 13—15 %, включая «безбумажников». В этой категории мусульмане преобладают из-за большого потока «сирийских» переселенцев. Франция не только не успела всех социализовать и воспитать в рамках светских правил, но её элита к этому и не стремилась. Последнее, собственно, и не было возможно в условиях мирового экономического кризиса 2008—2020 годов: фундаменталистский ислам развёртывал  наступление, а муллы вели проповеди против загнивающей Франции и порочных французов. В  арабских магазинчиках, как  и  в  других  странах Евросоюза, появились коробки для пожертвований на джихад. Если в докризисных погромах в пригородах Парижа магрибинская молодёжь нередко поджигала и мечети, возмущаясь отсутствием хороших рабочих мест не менее, чем проповедями аскетизма, то в годы кризиса произошёл сдвиг к исламу. Но если представить, что Франция в последние 15 лет была бы на подъёме, а политика властей не проявляла безразличие  к проблемам «низов», этого не случилось бы.

Дополнительный материал: 

Однако для Макрона и стоящих за ним деловых кругов провалы и беды прежних лет лишь создали новые возможности. Отказ от их использования опасен. И это реальная угроза для нынешних властей, которые, возможно, и не планируют многолетнюю кампанию против исламского фундаментализма и порождаемого им терроризма, но всё более становятся заложниками своей кампании, неся потери (голоса многих мусульман на выборах) и получая выгоды. На этом поприще логичным является давление на руководство мечетей с целью изменения характера проповедей. Это первое, что опробовал Бисмарк. Следующие шаги: присяга мулл конституции, обязанность сообщать сведения о подозрительных верующих и чистка самого религиозного аппарата. Все общины могут быть по воле государства включены в национальную федерацию с руководящим советом и группой верховных муфтиев, а любые протесты в отношении светского образования и свободы критики конфессий — приравнены к поддержке терроризма. Угроза-то существует  реально…

Бисмарк в Германии и республиканцы-радикалы во Франции проделывали такое в последней четверти XIX века. Почему эти вполне стандартные политические приёмы Макрону не использовать в своей трудной ситуации? Почему антимиграционные меры власти вдруг не захотят окрасить в антитеррористические тона? Большинство французов требуют повседневной безопасности и втайне желают хотя бы передела рабочих мест. Следовательно, культуркампф президента имеет шансы на успех, если французские власти не впадут в антиисламизм. Но Макрон уже отмежевался от карикатур на пророка Мухаммеда: «Люди поняли, будто бы я поддерживаю эти рисунки, но это не так». Вероятно, что и в дальнейшем глава государства не станет высказываться против ислама, разве что против особой его формы.

Применят ли французские власти все средства из имеющегося арсенала культуркампф или только их часть, неизвестно. Однако выгоды для правящих кругов очевидны, и вектор на развитие этого направления вырисовывается.