ПОДВИГ НИКОЛАЯ БАЙБАКОВА

Дата: 
30 января 2022
Журнал №: 
Рубрика: 

Нефтехимия, нефтеразведка, нефтедобыча… Чем только не занимался Николай Байбаков, но ни разу не приходилось ему решать боевых задач. В сорок втором именно такую задачу перед молодым замнаркома нефтяной промышленности поставил сам Верховный Главнокомандующий.

Текст: Сергей Солодовник

1942-й
Прошло уже полгода после зимних успехов Красной армии под Москвой, когда Иосиф Сталин вызвал Байбакова в Кремль. Надо сказать, что лишь после окончания войны декабрьское контрнаступление сорок первого года назовут переломным моментом. А вот в 1942-м… Сначала не сумели раздавить Демянский котёл немцев численностью до 100 тыс. человек. Затем не смогли прорвать блокаду Ленинграда. Распыление сил продолжалось: мы просчитались с планированием Харьковской наступательной операции, ≪подорвав≫ свои возможности в отношении не только наступления, но и обороны на южном фланге. Сдали Севастополь, Керчь. Вермахт покатился вперёд, на Волгу и на Кавказ.

Чем для нашей армии оборачивался выход немцев к Волге, помимо утраты территорий, населения, сталинградской военной продукции и транспортного узла? Мы лишались быстрого, дешёвого и крупнотоннажного средства доставки топлива к фронту. Напомним, что нефтепроводы из района Кавказа в центр страны только проектировались. А чтобы доставить к Москве бочку бензина тогдашним автомобильным транспортом с его малой грузоподъёмностью и колоссальным расходом горючего, такую же бочку, а то и две, надо было по дороге сжечь.

Таким образом, перекрыв Волгу, Гитлер оставлял нас без танков, самолётов, грузовиков, мотоциклов, кораблей — без всех средств войны на двигателях внутреннего сгорания. В помощь только паровозы, лошади, велосипеды.

Выход немцев к нефтепромыслам Северного Кавказа означал приобретение вермахтом самого дефицитного предмета военного снабжения — нефти. Африканский корпус Роммеля рвался к нефтяным полям Ирака через Суэцкий канал. Но, даже нанеся поражение англичанам, надо было туда ещё дойти. А нефть Майкопа и Грозного — вот она, рукой подать. Летняя кампания немецкого Генштаба в 1942 году была спланирована как гонка за нефтью. Захват нефтепромыслов — качественный перелом по снабжению горючим в пользу гитлеровцев.

Техническая вишенка на торте, понятная и Сталину, и Байбакову без дополнительных обоснований: бакинские нефтепромыслы уже тогда были весьма затратными в добыче, в то время как нефть в Майкопе и Грозном ещё фонтанировала из скважин — более поздняя разработка, более лёгкие ресурсы. И качеством она была повыше, и меньше тяжёлых примесей. Следовательно, меньше надо было расходовать ресурсов для отделения тяжёлых фракций нефти от лёгких, быстрее можно было делать горючее для танков, проще перерабатывать на топливо для самолётов.

Приказ Сталина
По воспоминаниям Николая Байбакова, вызов к Сталину он получил ≪в один из тех жарких июльских дней≫. Точную дату установить трудно, но важно другое: встреча состоялась после 1 июня 1942 года.

Почему так важна эта дата для понимания масштабов предвидения Сталина и подвига Байбакова?

Всё очень просто: в документах, захваченных нашей армией после Победы, есть протокол совещания штабов группы армий ≪Юг≫ от 1 июня 1942 года в Полтаве. Приведём полный список участников. Гитлер явился в сопровождении генерал-фельдмаршала Кейтеля, начальника оперативного отдела генерал-лейтенанта Хойзингера, генерал-квартир-мейстера генерала Вагнера и адъютантов. На совщание были приглашены: генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий ≪Юг≫; генерал пехоты фон Зоденштерн, начальник штаба группы армий ≪Юг≫; генерал-лейтенант фон Грейфенберг, впоследствии начальник штаба группы армий ≪А≫; генерал-полковник фон Клейст, командующий 1-й танковой армией; генерал-полковник Руофф, командующий 17-й армией; генерал-полковник барон фон Вейхс, командующий 2-й армией; генерал-полковник Гот, командующий 4-й танковой армией; генерал танковых войск Паулюс, командующий 6-й армией; генерал танковых войск фон Макензен, командир 3-го танкового корпуса; от военно-воздушных сил — генерал-полковник фон Рихтгофен, командующий 4-м воздушным флотом.

А теперь главная цитата из протокола, авторАдольф Шикльгрубер, больше известный как Гитлер: ≪Если мы не возьмём Майкоп и Грозный, то я долженбуду прекратить войну≫.

Всё. Предельная степень откровенности фюрераперед генералами: нет нефти, надо капитулировать на достойных условиях. Значит, нет пути назад. Либо вы —генералы —берёте нефть, либо все свободны, сдаёмся на милость победителя. Что ещё могло быть под понятием ≪прекратить войну≫?

Победителем в геополитическом противостоянии и Гитлер, и генералы подразумевали англосаксов. Такой вот сложный и непонятный мир: одной ногой стоять около Суэца, другой —в Сталинграде, кулак у Моздока, щупальца над Баку. Вроде как неплохая переговорная ситуация, сепаратное перемирие, Россию со Сталиным англосаксы могут пустить по боку, всё в традициях пирата Френсиса Дрейка времён Елизаветы I.

Знал ли на тот момент Иосиф Виссарионович намерения Гитлера? Явно, что догадывался и без чтения протокола. Вот отсюда и приказ Байбакову. «Товарищ Байбаков, Гитлер рвётся на Кавказ. Он объявил, что если не захватит нефть Кавказа, то проиграет войну. Нужно сделать всё, чтобы ни одна капля нефти не досталась немцам». Вывод Сталина ясен. Если захватят нефть, то именно на кавказском направлении будет концентрация наступательных усилий противника. И далее — не удержать, какие бы локальные успехи на Ржевском, к примеру, направлении, не были достигнуты.

Что видим? Дух и буква знаменитого приказа, известного как «Ни шагу назад!» под номером 227 от 28 июля 1942 года. Исполнять его было тяжело — смерть, кровь, потеря тактических преимуществ, типа возможности выравнивания линии фронта. Но приказ Сталина в адрес Байбакова был несравненно сложнее.

Читаем его воспоминания: «Сталин не спеша прошёлся туда-сюда вдоль стола и после некоторой паузы снова добавил: „Но если Вы уничтожите промыслы преждевременно, а немец их так и не захватит, и мы останемся без горючего, мы Вас тоже расстреляем“».

«Решение здесь»
Невысказанное Сталину, из мемуаров: «Тогда, когда почти снова повторилось лето 1941 года, очевидно, иначе и нельзя было говорить. Я молчал, думал и, набравшись духу, тихо сказал: „Но Вы мне не оставляете выбора, товарищ Сталин“».

При такой задаче проще застрелиться, повеситься, утопиться, снять с себя невыносимую ответственность перед собой, Родиной, расстрельной командой и волей Главкома. Хоть не позорно, но честь спасена и родные тоже.

Сталин в ответ на эти слова приложил палец к своей голове и, комментируя свой жест, сказал: «Решение здесь».

Байбакова пробила мысль: «Подрывники имеются в армии, есть СМЕРШ и НКВД, технически тактика выжженной земли достигается лёгко. Зачем нужен я, гражданский специалист по нефтедобыче?»

И тут у замнаркома появилось простое понимание активов и пассивов войны. Он намекает об этом, прямых цитат нет, но восстановим его мысли, а также поймём, почему он сразу же не застрелился от такой невыполнимой задачи.

В активе: если мы взорвём скважины Северного Кавказа, то не дадим немцам преимущество примерно в два-три танковых корпуса или в одну-две воздушные армии. Вывод: надо обращаться к Берии и другим узким специалистам, например, к Старинову Илье Георгиевичу. Эти специалисты не дадут Гитлеру преимущества. Но вот вопрос: а что в пассиве? Тут уже мы можем недосчитаться двух-трёх боеспособных танковых корпусов, которые останутся без горючего. И тех же двух-трёх воздушных армий.

У нас их не будет, хотя самолёты произведём и танки сварим. Не на чем будет летать и ездить. Вот такой баланс войны: наш пассив против гитлеровского актива. Доступен гражданскому снабженцу. Потому что должность Николай Константинович замещал весьма военную: отвечал за всё снабжение действующей армии по линии нефтепродуктов.

А нам союзнички подскажут
Николай Байбаков впервые столкнулся со сверхзадачей: вместо разведки, добычи и минимизации издержек предстояло вывести из строя промыслы, но с возможностью вернуться к добыче нефти в кратчайшие сроки. Он решил посоветоваться с «компетентными коллегами». Первым из них был Лаврентий Берия, который в свою очередь поставил задачу своему заместителю Всеволоду Меркулову.

Для советов по делу о временной консервации скважин пред светлы очи Байбакова доставили британских специалистов по временному, как они утверждали, выводу из строя нефтяных скважин на острове Борнео. Напомним, что на тот период сей крупный остров принадлежал совсем не Индонезии, но королевству Нидерландов. В просторечии Голландии, оккупированной с весны 1940 года нацистской Германией в ходе молниеносной десантной операции и практически без потерь с обеих сторон (разве что пара немецких десантников запуталась в стропах).

Понятное дело, Британская империя взяла на себя хлопоты по избавлению японского флота от чести захвата запасов нефти на Индонезийском архипелаге. И тут нашему замнаркому Байбакову британские специалисты скормили ноу-хау. Оказывается, надо нам на майкопских и грозненских нефтепромыслах сделать одну незамысловатую комбинацию из арматуры и цемента — засыпать их в скважину и залить всё водой. Засыпанное должно затвердеть, и ни японские, ни немецкие захватчики не сумеют эту пробочку изъять многие годы. Потом подоспеют «наши», так выглядел гранд-план британских спецов из Борнео.

Николай Константинович был бы и рад поверить, но как инженер решил проверить. А проверка обнаружила вот что, цитируем. «В экспериментальной скважине со свободной эксплуатационной колонной мы провели испытание этого метода. Через день подняли колонну, разрезали её нижнюю часть и увидели, что металл не схвачен цементом. Английские специалисты схватились за головы: выходит, что оставили японцам на Борнео готовые скважины!»

Пришлось в спешном порядке разработать и проверить свой уникальный метод, который на поле боя полностью себя оправдал. Байбаков был обязан согласовать действия по работам на нефтепромыслах с командующим Южным фронтом. На тот момент это был легендарный конник Гражданской войны. Семён Михайлович Будённый штаб держал в Армавире.

Казалось бы, и забот-то: перелететь из Краснодара в Армавир над нашей территорией и повстречаться с маршалом. Вот и сел специальный уполномоченный от Сталина в предоставленный У-2 вторым номером, и на взлёт. Только при заходе на посадку в Армавире он увидел на взлётном поле танкетки с белыми крестами… А лётчик уже пошёл на снижение. «Что же ты делаешь, сукин сын! Поднимайся! Немцы!» — крикнул Николай Константинович. Пилот обернулся и покачал головой: «Нет, это наши!» Байбаков вспомнил, что в кобуре имеется наган, выхватил его и приставил дуло к затылку пилота: «Если сядешь, застрелю!» Пилот выправил руль.

В Краснодаре на аэродроме на вопрос Байбакова, зачем лётчик был готов доставить своего пассажира напрямую в плен, тот ответил бесхитростно: «Простите, моя жена и дочь — в Армавире».

По этому незначительному, но судьбоносному эпизоду можем попытаться понять некоторые причины наших поражений весной — летом 1942 года. Суммируем самое главное:

√ часть штаба Южного фронта в Краснодаре, куда прибыл Байбаков, физически потеряла своего командующего фронтом маршала С. М. Будённого, потому что не поддерживала устойчивой связи с ним и не осознала своевременно, что Армавир пришлось внезапно оставить. А Будённому в спешном порядке пришлось предпринять «ретираду» на восток. По законам мирного времени штабу — полное служебное несоответствие, по военным законам — трибунал;

√ командующий авиационной группировкой Южного фронта в Краснодаре утратил связь со своим подчинённым аэродромом в Армавире, что ещё полбеды. Но это был аэродром обеспечения командующего Южным фронтом. При этом он, командир авиагруппы в Краснодаре, дал добро на вылет самолёта по маршруту 169 км, с подлётным временем от 90 до 110 минут, с особым уполномоченным Ставки ВГК на борту на аэродром, откуда не получил подтверждения на безопасную посадку. По законам мирного времени — полное служебное несоответствие, по военным законам — трибунал;

√ офицер военной контрразведки, отвечавший за безопасность особо значимых пассажиров и грузов, не обеспечил воздушное прикрытие истребителями борта с Байбаковым либо пересадку его в более защищённый борт, например, штурмовик. Учитываем, что всем офицерам штаба фронта было известно, что в воздухе над Кубанью в июле 1942 года у нас в лучшем случае паритет с люфтваффе: даже над своей территорией шансы на уничтожение тихоходного самолёта при обнаружении противником в дневное время абсолютны. Для справки: крейсерская скорость для У-2 — 150 км/ч, максимум — до 180 км/ч против 560—620 км/ч у истребителей противника. Кроме того, управление бортом было доверено пилоту, склонному при личной опасности к переходу на сторону противника. Полное служебное несоответствие, по законам военного времени — трибунал;

√ Николай Байбаков не добился от штабных офицеров, от командиров ВВС, от связистов и от контрразведчиков никакой информации об обстановке в Армавире перед вылетом. Но, будучи гражданским человеком, а также отважным замнаркома, пошёл на авантюру. По законам мирного времени — неполное служебное соответствие. По законам военного времени… тоже трибунал, поскольку поставил под удар выполнение приказа Верховного Главнокомандующего и чуть было своим пленом или смертью не сорвал стратегическую операцию;

√ высшие командиры госбезопасности, начиная с Лаврентия Берия, не обеспечили порученца Сталина полномочным офицером сопровождения, который был бы озадачен ликвидацией всех вышеперечисленных «косяков». Средней компетентности майор НКВД (напомним, равный армейскому полковнику) с правильными полномочиями и при наличии здравого смысла заблаговременно не допустил бы риска приземления Николая Константиновича на аэродром, захваченный вермахтом. Учитывая риск проигрыша даже не Великой Отечественной, а Второй мировой войны — приговор должен быть однозначным: расстрел.

Государственная мудрость
Николай Константинович не пишет в мемуарах, какие чувства он переживал и какие варианты прикидывал за 90 минут обратного пути к Краснодару. Благо топлива в баках хватило, а лётчик не поворачивал назад, к семье, к немецким танкеткам, к гестапо и к Абверу. Времени достаточно на принятие единственно правильного, выверенного и мужественного решения. Вот что произошло на посадочной полосе: «Пилота тут же на месте хотели расстрелять, но я вмешался, и его отправили на фронт, в штрафной батальон».

Кто из нас в таких условиях не согласился бы с вариантом расстрела? Более того, после пережитого стресса, что сказано очень мягко,— кто бы собственноручно не расстрелял бы предателя Родины, армии, геополитической игры и предавшего лично тебя? Сколько среди нас окажется последователей непротивления злу насилием, пять или семь процентов...

Мы уже никогда не узнаем, что передумал по дальнейшим действиям Николай Константинович во время подлёта на базу в тыл. Но решение его выглядит как пример государственной мудрости молодого на тот период человека, штатского инженера, посланного на выполнение стратегического задания.

Если учинять разборки по законам военного времени, то всю руководящую верхушку Южного фронта необходимо отдать под трибунал. Это должно было последовать сразу после честного доклада лично товарищу Сталину по прямому проводу. Бардак, неразбериха и предстоящее стратегическое поражение этого самого Южного фронта очевидны уже по этому эпизоду. Значит, минимум на неделю будет обеспечена полная парализация даже того негодного управления войсками, той негодной связи, того негодного обеспечения со стороны военной контрразведки… Да и оказавшегося в высокой степени некомпетентным Байбакова тоже надо было срочно менять. Правда, такое соображение штатскому человеку могло за время подлёта и не прийти в голову, это ведь его со всех сторон подставили. Но если анализировать всю «картину маслом», то вина лично Байбакова была бы очевидна даже сержанту СМЕРШа.

Вывод очень понятный, почему не надо было раскручивать ситуацию: за неделю смены командиров вермахт захватит не только Майкоп, не только возьмёт Грозный, но сможет дойти и до Баку. И, как сегодня видится, Байбаков именно такой сценарий себе представил, расписал, спрогнозировал. Замены нет и в ближайшее время не будет для тех, кого бы расстрелять надо. Значит, у Гитлера увеличатся шансы качать нефть из Баку.  Война будет проиграна.

В штабе Будённого
В станице Белореченской перед спецпорученцем Сталина предстал командующий фронтом. «Семён Михайлович в одних подштанниках и нательной рубахе (стояла неимоверная жара) отдыхал у лесочка на свежем воздухе». Ранее они были знакомы: перед войной Байбаков отвечал за снабжение села горючим, а Будённый был заместителем наркома сельского хозяйства. Поэтому разговор состоялся вполне себе дружеский.

Байбаков начал с ходу: «Семён Михайлович, давайте команду на проведение спецмероприятия!» На что Будённый добродушно ответил: «Коля, не торопись, моя кавалерия остановила танки». Прямо реинкарнация польских уланов на Померанском направлении в сентябре 1939 года. Но не станем торопиться: было реальное боестолкновение немецких танкеток без сопровождения пехоты, а наши кавалеристы при помощи бутылок с зажигательной смесью и вправду смогли уничтожить до десяти единиц бронетехники противника. Вот только в докладе танкетки были переименованы в танки… И никто из штаба почётного маршала не перепроверил этот доклад. А так, конечно же, на подступах к реке Белой была одержана локальная победа конницы с гранатами над вражеской противопульной бронёй.

Проблема вырисовывалась с выводами и приказами. Байбаков сказал Будённому: «Семён Михайлович, имейте в виду, что немецкие тылы, основные силы отстали, а вышли к нам лишь передовые части, которые сильно увлеклись. Я сам с самолёта видел». Но Будённый верил в то, что кавалерия и дальше сможет сдержать немцев. И тут Байбаков вспомнил, как Сталин в ответ на «вы мне не оставляете выбора» постучал пальцем в висок и сказал: «Выбор здесь…»

Решение было принято фактически в обход Будённого. Без согласования с комфронта, с его штабом, на свой страх и риск Николай Константинович отдал приказ: приступить к немедленному уничтожению скважин. Около первой точки тогдашней нефтедобычи на Северном Кавказе, у станицы Апшеронской, его мнение совпало с уверенностью Лазаря Кагановича, который подтвердил команду на уничтожение нефтепромыслов. Человек, именем которого был назван московский метрополитен, в тот период совмещал многочисленные государственные и партийные посты со скромной должностью члена Военного Совета Южного фронта. Или, по понятиям гражданской войны, был комиссаром при Будённом, перекрывал в случае необходимости его полномочия и дублировал этот контроль вместе со специалистами Лаврентия Павловича. Когда Каганович отвечал за НКПС (Народный комиссариат путей сообщения), то впервые при советской власти поезда начали ходить чётко по расписанию. А в первый год войны Каганович смог эвакуировать оборудование тысяч заводов, которые выпустили танки, снаряды и самолёты, позволившие нам устоять в сорок втором.

Но и «Железный нарком» оказался благодушен! Однако и с Лазарем Моисеевичем надо было найти модус операнди, сиречь взаимодействие при оценке боевой обстановки. В Хадыжах, который на тот период считался краем района нефтедобычи, лично Каганович решил проверить работу Байбакова. Метод был радикален, изумителен и оригинален. «Он стал бросать в ствол одной из скважин камешки в надежде услышать близкий стук их падения. Невероятно, но он полагал, что скважины должны быть «забиты» на всю глубину. Мы сконфуженно молчали…»

Кстати, в своих мемуарах, составленных и отредактированных в девяностые годы прошлого века, Николай Константинович ни разу не обрисовывает метод вывода из строя скважин без повреждения основных пластов нефти. Памятуя, что тогда шла первая чеченская война, Байбаков считал метод 1942 года государственной тайной даже в первое десятилетие после распада СССР. Не будем и мы раскрывать эту старую тайну.

А тогда железный нарком удовлетворился объяснением своих доверенных лиц, которые ранее проверили работу специалистов Байбакова: всё в порядке, всё надёжно, немец до нефти не доберётся. На этом эпизоде проблемы с Кагановичем не закончились.

К моменту прорыва немцев в район Кабардинки и Хадыжей всё было готово к уничтожению. Байбаков нашёл собственные надёжные каналы для своевременного отслеживания обстановки на фронте и не сомневался: счёт пошёл на минуты, надо уничтожать скважины, оборудование и срочно уходить. Но, связавшись по телефону с Кагановичем, Николай Константинович услышал от него обвинения в паникёрстве и заверения, что «войска надёжно удерживают район».

Когда член военного совета фронта обвиняет человека в попытках посеять панику, это основание для трибунала. Но ровно через пятнадцать минут после окрика Кагановича пришло сообщение о немедленной эвакуации и штаба фронта, и района нефтяных месторождений. Тот самый случай, когда бывший «железный нарком» оказался подвержен заразному благодушию маршала Будённого.

Похоронку жена получила...
Поскольку пути отхода в тыл немцы отрезали, Байбаков и его команда приняли решение уходить на Туапсе. Самым быстрым способом было передвижение из Хадыжей на Туапсе по действовавшему шоссе, но этот путь был отвергнут, поскольку немецкая авиация снова господствовала в воздухе и буквально висела над немногими дорогами.

Оставался путь через Малый Кавказский хребет, лесами и горными дорогами. Переход затянулся на несколько дней. В это время из наркомата нефтяной промышленности, который был эвакуирован в Уфу, в штаб Южного фронта поступил запрос о местонахождении заместителя наркома товарища Байбакова, который «слишком долго не выходит на связь».

Штаб Южного фронта, который ранее на время «потерял» командующего маршала Будённого, а затем не смог заблаговременно предупредить об окружении нефтепромыслов, ответил жене Байбакова: «Пал смертью храбрых». И оформил похоронку.

На несколько дней, пока группа Николая Константиновича добиралась до Туапсе, Клавдия Андреевна числилась вдовой, имея на руках официальную бумагу на бланке. На оформление похоронки нашлись и время, и люди в штабе. Господь миловал, от разрыва сердца жена не скончалась, выжила, дождалась вестей от мужа.

Байбаков с командой специалистов из Туапсе срочно направился в район Грозного, куда прорывались немецкие части.

В район краснодарских нефтепромыслов немцы спешно завозили оборудование для немедленного восстановления нефтедобычи и перегонки «плановой» нефти в необходимые для вермахта керосин, мазут, масла и бензин. Для организации и финансирования работы на нефтепромыслах под патронажем Германа Геринга было создано акционерное общество «Немецкая нефть на Кавказе».

Как вспоминает Николай Константинович, завезённые немцами трубы нам в своё время пригодились при восстановлении нефтепромыслов на Северном Кавказе. Эти трофеи были задействованы в 1943 году, сразу после изгнания оккупантов. Вермахт же остался на голодном нефтяном пайке, что снизило мобильность сухопутных частей, а также число самолётовылетов в летнюю кампанию на Курской дуге.

Битва за Малгобек
Первая нефть была добыта в Малгобеке за девять лет до его штурма немцами в 1942 году. Чуть позже посёлку нефтяников присвоили статус города. Чтобы понять тревогу за этот молодой город со стороны Байбакова, нужно напомнить несколько известных фактов.

Во-первых, район нефтедобычи вокруг Малгобека был свежим, месторождения не сильно выработанными, соответственно, добывать сырьё было эффективно и экономично. В 1941 году здесь было добыто чуть менее полутора миллионов тонн нефти. Это могло год «кормить» до двух-трёх танковых корпусов образца 1943 года.

Во-вторых, нефть была особенно качественной благодаря отсутствию тяжёлых фракций и шла в основном на производство авиационного топлива примерно для двух-трёх воздушных армий образца 1944 года.

В-третьих, логика нашей обороны в условиях местности строилась на ключевом положении Малгобека перед Грозным, как и логика немецкого наступления на Малгобек: взяв его, вермахт с высокой вероятностью брал и Грозный.

Битва шла четыре месяца, и команде Николая Константиновича пришлось вывести из строя малгобекские промыслы. Но только после нашего тактического отступления. Байбаков лично контролировал, что и когда взрывать, не полагаясь на оперативные данные штабов. Предыдущий опыт Армавира, Краснодара и Хадыжей оказался поучительным. Байбаков выбрал самый надёжный, но лично для себя наиболее рискованный вариант действий: наблюдать за полем боя с переднего края, не доверяя ничьим рапортам и отчётам.

Несмотря на тот факт, что к началу битвы за Малгобек бывшего командующего фронтом маршала Будённого сменил «рабочий конь войны» генерал Петров, Байбаков лично следил за накатывающимися волнами немцев с командного пункта одного из полков. Он вспоминает: «Я видел из окопов две яростные массированные атаки немецких частей.

Несмотря на плотный огонь нашей артиллерии и авиации, они, не останавливаясь, всё шли и шли. Бежали, ползли с перекошенными от ужаса лицами, выныривали возле русских окопов… На моих глазах было уничтожено несколько тысяч немецких солдат. Этого страшного зрелища никогда не забыть».

По действовавшим тогда уставам вермахта атака подготовленных позиций противника предпринималась только при наличии артиллерийской поддержки, авиационных ударов и мобильной огневой ударной силы: танков, самоходных орудий, миномётов. На тот момент немцы единственный раз нарушили свой устав на глазах Байбакова и сделали это по той причине, что лично Гитлер запретил подвергать малейшему риску нефтепромыслы, ради которых и устраивались лобовые самоубийственные пехотные атаки без артиллерийской и воздушной поддержки.

Поэтому тут придётся несколько подправить анализ Николая Константиновича, который в своих воспоминаниях обосновывает отсутствие активности люфтваффе тем обстоятельством, что у них «иссякло горючее». Просто сам Байбаков через несколько недель после успешной с нашей стороны малгобекской оборонительной операции, уже в Грозном, попал под смертельную бомбёжку.

После Сталинграда Гитлер принял решение: если не получилось захватить нефтепромыслы Северного Кавказа, то они должны быть уничтожены. Нашлись и техника, и лётчики, и — что самое важное для нашего анализа — горючее для самолётов. Байбаков пишет: «Десятки бомбардировщиков с трёх заходов бомбили грозненские заводы, сбрасывая бомбы в 250 килограммов. Корпуса заводов обваливались, всё, что могло гореть, горело». Байбакову повезло,— он успел выскочить из машины и укрыться в водосточной канаве, не добежав до траншеи, где прятались пожарные. Траншеи отрывались для укрытия при бомбардировке, и многим нашим воинам, рабочим и мирным жителям они спасли жизни. Но не в тот раз: бомба весом в четверть тонны попала прямо в укрытие траншейного типа. Все 12 пожарных были убиты. Байбаков видел эту траншею, хотел добежать до неё, но не успел. Выжил…

Эпилог
По итогам боевой и трудовой работы на благо Родины Николай Константинович был удостоен многочисленных наград. В их числе звания Героя Социалистического труда с вручением, как и было положено по статуту, ордена Ленина. Но мы помним, что первый орден того же достоинства был вручён ему за великий гражданский, инженерный и воинский подвиг ещё в 1942 году, но… без звезды Героя СССР.

Понятны мотивы Иосифа Виссарионовича: он был скуп на высокие награды в 1942 году, ведь это год отступлений, потерь и высшего геополитического риска для нашей Родины. Тем более что замнаркома Байбаков всего лишь исполнял свои должностные обязанности на основании прямого приказа Сталина.

Сегодня мы понимаем чуток более, ибо крепки послезнанием. Николай Константинович своей работой на переднем крае обороны не только отнял у Гитлера пару-тройку танковых дивизий и одну-две воздушные армии, но и добавил нашей армии не менее трёх танковых армий и как минимум пару штурмовых авиакорпусов. Наверное, из числа дважды Героев СССР ни один не смог причинить вермахту сопоставимый ущерб и при этом укрепить Красную армию на столько корпусов и дивизий.

Посмертно дважды герою СССР ставили бюст на Родине. Но… место рождения Николая Константиновича — город Баку, ныне суверенный Азербайджан. Согласовывать надо, а то, не приведи Господь, свергать памятник начнут при перемене ветра на Каспии… Да и задним числом награды СССР никто присваивать не имеет права.

Сделаем же в памяти будущих поколений такую зарубку: гражданин Байбаков Николай Константинович своими действиями в 1942 году лишил Гитлера любых перспектив победить нашу Родину.